Суд да дело. Судебные процессы прошлого - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Кузнецов cтр.№ 43

Второй краеугольный камень — показания Гриши — также рассыпается в мелкую щебенку от практически неопровержимого аргумента: Гриша, якобы видевший убийство, преспокойно гуляет и играет на улице с другими мальчишками и никому о виденном не рассказывает; рассказ появляется только на следствии под влиянием дяди, что и было в суде подтверждено. Абсурдно предположить, что мать-убийца при своем очевидном практическом уме могла бы быть столь неосторожной. Точно так же произойдет и с прокурорской версией ухода Мавры и Гриши ночевать к соседям: выяснится, что они это делали и прежде, когда Алексей приходил домой пьяным. В данном случае Мавра вполне могла решить не дожидаться самого возвращения, если ее предупредили (а в деревне всегда есть кому это сделать), что муж напился.

Против версии обвинения говорит и то, что в тот день, по некоторым данным, между Алексеем и его двоюродным братом Никитой в трактире возникла драка (Никита это отрицал, трактирщик на следствии подтверждал). Это подрывает тезис Громницкого о том, что у покойного не было недоброжелателей. В качестве одной из причин возможного недоброжелательства Урусов указывает то, что Алексей несколько раз нанимался в рекруты, а потом не исполнял обещания. Речь, судя по всему, идет о широко распространенном «заместительстве»: кандидаты в рекруты определялись жребием, но можно было за деньги найти добровольца. Вероятно, Алексей Волохов вызывался таким добровольцем, а затем отказывался от своих слов; не исключено, что к этому времени он успевал получить и пропить аванс.

«Вы ее оправдаете»

Александру Ивановичу Урусову не удалось доказать невиновность Мавры Волоховой: и алиби у нее нет, и мотив у нее есть. Но ему удалось блестяще исполнить то, что было в его силах, а именно показать, что нет оснований для признания подсудимой виновной. Сомнения, которые присяжные справедливо истолковали в пользу обвиняемой, были очень велики, и защитник не упустил практически ничего.

Очевидец вспоминал: «Господин защитник закончил свою речь словами: «Я, господа присяжные, не прошу у вас смягчающих обстоятельств для подсудимой; я убежден, что вы ее оправдаете»… Присяжные удалились в залу совещаний и, возвратившись через 10 минут, на вопрос суда: виновна ли подсудимая в предумышленном убийстве мужа своего Алексея Волохова, отвечали: «Нет, не виновна». Зала потряслась от рукоплесканий; председатель, громко позвонив, остановил восторги публики. Когда председатель объявил подсудимую от суда свободною, она бросилась целовать руки у защитника и, поклонившись судьям и присяжным, проговорила со слезами: «Благодарствую, что вы меня, невинную, освободили от суда».

Общественный резонанс от процесса был необычайным. Ряд газет опубликовали практически стенографический отчет о нем. В обществе только об этом деле и говорили. Репутация Урусова взлетела в один миг на необычайную высоту. В истории же российского суда это дело осталось еще и примером ухода истинного убийцы от наказания вследствие некачественно произведенного расследования. При этом подозрения, вполне отчетливо сформулированные в речи адвоката, аккумулировались в совершенно определенном направлении: «В настоящем деле судебным следствием обнаружено, что одно из лиц, явившихся на суд в качестве свидетеля, было заподозрено при самом обнаружении преступления и арестовано. Этот свидетель на суде дал одно очевидно неверное показание, опровергнутое прочими свидетелями. Все показали, что утром 17 августа он был в трактире с мужем подсудимой — это подтвердил и содержатель трактирного заведения, — а он с поразительною настойчивостью утверждал, что он в тот день пробыл до двух часов в Москве. Кроме того, он поспешил заявить о том, что в ту ночь он не выходил из дому, несмотря на то, что служил в том селе ночным сторожем». Речь шла об одном из близких родственников убитого.

Здание Московского окружного суда

Но главное, что этот процесс немало содействовал укреплению общественной веры в адвокатуру и суд присяжных. Определенным итогом этого дела прозвучали слова известного публициста М. Н. Каткова: «…Честь и слава новому суду, который вышел с торжеством из дела, столь запутанного, где с первого взгляда представлялось так много улик. В наших старых судах, при самом лучшем исходе, Мавру Волохову оставили бы в подозрении, а это в иных случаях бывает хуже, чем ссылка в Сибирь, и ни в каком случае не приносило бы обществу пользы».

(суд над игуменьей Митрофанией (Розен) по обвинению в подлогах и мошенничестве, Российская империя, 1874)

Первое десятилетие нового, пореформенного суда ознаменовалось рядом громких процессов, невозможных ранее не только из-за косности судебной машины, но и из-за связей и средств подсудимых. Можно вспомнить дело миллионера Овсянникова, 11 раз «оставленного в подозрении» до реформы и отправленного таки в Сибирь за организацию поджога мельницы не потрафившего ему купца, дело «Клуба червонных валетов», по которому проходил Дмитриев-Мамонов, Рюрикович, потомок смоленских князей, и по меньшей мере с десяток других. И все же процесс, о котором идет речь ниже, привлек особенное внимание публики…

«Женщина обширного ума»

Дело игуменьи Митрофании из-за большого количества эпизодов, фигурантов и потерпевших было технически довольно сложным, а вот в нравственном отношении многим наблюдателям, в том числе и квалифицированным юристам, представлялось достаточно однозначным. Прасковья Григорьевна Розен, дочь героя Отечественной войны 1812 года генерала Розена, принадлежала к самым «сливкам» высшего общества. Она состояла в близком родстве с Раевскими, Вяземскими (Рюриковичами) и Трубецкими (Гедиминовичами), была довольно богата (отец наделал долгов, но по его смерти они были оплачены казной), с 18 лет состояла при дворе фрейлиной императрицы. Тесное знакомство с незаурядными церковными деятелями — митрополитом Филаретом (Дроздовым) и архиепископом Антонием (Смирницким) — вкупе с чередой смертей близких ей людей привели ее в монастырь, где она благодаря связям, блестящему образованию и сильному характеру быстро сделала карьеру. За девять лет она прошла путь от послушницы до игуменьи Серпуховского Владычного монастыря. Это была обитель с богатой историей (с XIV века!) и обладавшая немалой собственностью (помимо собственно монастырского хозяйства имелись еще подворья в Серпухове и в Москве на Яузе), но, так сказать, несколько захиревшая. Она числилась монастырем третьего класса, т. е. полагалось ей иметь всего 17 монахинь.

Митрофания энергично взялась за дело. Через десять лет хозяйство было не узнать: заново выстроены жилые корпуса, подремонтированы все четыре храма, серпуховское подворье получило новую гостиницу («странноприимный дом») для паломников, московское подворье было значительно расширено. Параллельно игуменья активно работает по линии общин сестер милосердия — дело, довольно бурно развивающееся после Крымской войны, — и становится руководительницей столичной, псковской и московской общин.