– Наша краля кувыркается в койке.
– Не с мужем, надо думать, – сказал Макар.
– Ха! Шутишь, что ли? Они с Юриком со дня зачатия Ленки, должно быть, не спали в одной постели. Не! Там наш красавец, Никита Федул! В плавочках в обтяжечку, – вдруг хихикнул Медников. – Я целиком смотреть не стал, не подумайте, я же не извращенец.
– Что еще за Федул? – нахмурился Сергей.
Илюшин вспомнил горничную Ладу Толобаеву.
«Выгнал Федула, прохиндея! И как выгнал! Федул – наглец, потерял и совесть, и страх. Хозяйку обворовывает, но вьется, как кот, смотрит умильно… Оксана Ивановна все ему прощает».
– Никита Федулов, прораб, – сказал Илюшин.
– Он здесь много чего строил, – кивнул Медников. – Потом Оксанке взбрела в башку блажь забабахать беседку, и снова позвали Федула. Но я вам вот что скажу: ей просто требовался повод. – Он откинулся на спинку дивана и пожал плечами. – Скучающая богатая самка, неудовлетворенные сексуальные потребности. Кадавриха!
– Кстати о кадаврах. – Илюшин бросил взгляд на сумку. – Вы, значит, решили воспользоваться всеобщей паникой и унести под шумок три миллиона.
Бабкин думал, что Медников обидится на кадавра, но тот лишь пожал плечами.
– От этих не убудет. Сестрицы все профукали бы, спустили бабки на свои глупости. А мне для жизни надо. Для жизни! – убедительно повторил он и показал на себя.
Да, сама жизнь сидела перед Бабкиным и Илюшиным на чужом диване, выбранном сестрами, в доме, построенном ими, и печально поглядывала на три близких, но в то же время стремительно растворявшихся в недостижимой дали миллиона.
Времена, когда семья Медникова могла принять у себя нищую девочку из Запорожья, давно прошли. Закончив университет, Левушка некоторое время менял работы, пристраиваясь к бывшим одноклассникам. Он не мог сказать, в какой момент что-то пошло не так. Путеводная звезда, освещавшая ему путь, заставлявшая его лучиться самодовольством победителя, померкла. Левушка был профессиональный трепач, пускатель пыли в глаза, и некоторое время эта способность его кормила. Но затем вакансии, на которые он претендовал, стали занимать другие люди. Женщины, за которыми он ухлестывал – слово «ухаживал» Левушка приберегал только для них, для него самого оно смысла не имело, – уходили с другими мужчинами. Он всегда снисходительно смотрел на родителей, называя их иронично: «батя» и «маман». Маман всю жизнь работала медсестрой, отец был военным в отставке. «Вы ж моя соль земли», – смеялся Левушка, обнимая их. Когда они начинали рассуждать о чем-то, что выходило за пределы их бытового опыта, он раздраженно посмеивался. Глупенькие его старики…
Но пять лет назад старики вдруг продали свою московскую квартиру и купили участок земли на юге, под Сочи. Два пенсионера растили виноград, пили местное вино, играли с соседями в карты и, кажется, не желали себе иной судьбы.
С их отъездом у Левушки все окончательно пошло наперекосяк. «Выбросили меня из гнезда, как кукушонка», – злобно размышлял тридцатилетний птенец. Он был настолько уверен, что родительская трешка перейдет к нему, что широко тратился на съемные квартиры в пределах Садового, и заезжие барышни восхищенно ахали, задирая головы на полуторавековой давности лепнину или рассматривая улицу через французские окна от пола до потолка.
После недолгих мытарств он прибился к двоюродной сестре. В конце концов, рассудил Левушка, в ее успехе был и его вклад. Если бы не помощь его семьи, кто знает, как сложилась бы ее судьба! Сдохла бы под забором – запросто! Сколько их, простушек, тянется на московских окон негасимый свет, как мотыльки, и сгорает, сгорает, сгорает…
Раздувая в себе драматическое чувство собственной благородной правоты, Левушка понемногу тянул из Оксаны деньги. «Равновесие! – обосновывал он. – Теперь настала ее очередь платить добром за добро».
Со временем в его сознании случился некоторый перекос. Левушка утвердился в мысли, что он оказывает семье Баренцевых услугу, оставаясь с ними на правах вечного гостя. Кто-то вроде наемного актера, который мог бы играть на большой сцене, срывая овации, но из родственных чувств соглашается на камерные спектакли. В кругу своих.
В один прекрасный день все закончилось.
– Левка, отвали, – лениво сказала Оксана, когда он снова подкатил с привычной просьбой. – Жить тут – живи, мне не жалко. Ты веселый! Не то что мой тошнот. А баб твоих оплачивать – извини, не моя карма!
Что значит «баб»? Что значит «баб»?! Не баб, а всё, что вертелось, крутилось, искрилось вокруг баб! Рестораны, такси, прогулки по Москве-реке в «Рэдиссоне» (ни один порядочный мужчина не повезет свою даму кататься на каком-нибудь, господи прости, теплоходе «Радость»)… А цветы! А милые пустячки! А милые пустячки для самого Левушки, наконец! И это уже не говоря о том, что ему требуется обновление гардероба.
Он бы подыскал подходящую синекуру! Но синекур не подворачивалось.
В субботу он украл ее планшет и посмотрел видео. Мелькнувшая у него мысль шантажировать им Оксану тотчас погасла. Чего ей бояться? Развода с иждивенцем Юриком? Нет, это Юрик боится развода! Он все потеряет, если его вышвырнут отсюда. Оксана может устроить шабаш на газоне перед окнами – Юрик все стерпит. Левушка его не осуждал: на его месте он вел бы себя точно так же.
Но когда Оксана не вернулась, а затем Жанна подняла тревогу, у него появилась новая идея. Несравнимо лучше прежней.
В отличие от всех остальных, он-то знал, что Оксана проводит время с любовником. Она плюнула на дуру-сестру, закисшую, как забытое тесто в квашне, на скучного мужа и укатила развлекаться.
– С прорабом, – кивнул Макар.
– Ну… там не только прораб, – сознался Медников. – Сами увидите.
– Вы нас подготовьте, Лев Леонидович.
Но Медников отвечать отказался. «Я этих мужиков первый раз в жизни вижу. Прораба – знал, а этих не знаю».
Он понимал, что вскоре Оксана вернется. Случай, счастливый случай сам слетел к нему в руки – конечно, не журавль, но и не синица; как минимум сытый, раскормленный удод! И Левушка подбил двух юных дурней подыграть в его маленькой шалости. Кому станет хуже от того, что он немножко разбогатеет? Конечно, Оксана будет ругаться, вернувшись, но на радостях все забудется!
– Зачем она вела съемку, как вы думаете? – спросил Илюшин.
– Наслаждаться холодными зимними вечерами! Или шантажировать женатых любовников. Оксанка – баба веселая, ей движухи не хватает. Она от этого голода что угодно могла выдумать. Фантазия у нее будь здоров!
Судя по тому восхищению, с которым Медников произнес последние слова, Бабкин заподозрил, что он все-таки посмотрел видео полностью.
– Планшет выдайте, – потребовал Сергей. И глядя, как Лев Леонидович мнется, рявкнул для убедительности: – Прямо сейчас!
4
Ни Бабкин, ни Макар не верили в правоту Медникова. Оксана поставила в коттедже камеру не для того, чтобы потом пересматривать любительский порнофильм. Илюшин подозревал, что ответ спрятан в планшете. В тех папках, до которых «хакер» Медникова не добрался.