Мароция в числе прочих внимательно разглядывала юного вельможу, когда-то счастливо ускользнувшего от ее проклятия, пока вдруг не услышала шепот своей матери, прошелестевший у нее над ухом:
— Я вижу, семя Кресченция оказалось резвее прочих. Не стоит им так долго и часто стоять вместе у всех на виду. Либо сделайте с волосами Альбериха то же, что сделали со своими, лишь для того, чтобы перестать быть похожей на меня.
И в самом деле, оба ребенка были награждены природой светлыми волосами, крепко сбитой уже сейчас мускулатурой и глазами орехового цвета, не имевшими ничего общего с внешностью герцога Сполетского и уж тем более самой Мароции. Мароция оторвала взгляд от детей, взглянула на мать, которая с трудом прятала ядовитую улыбку, и медленно, растягивая слова, проговорила:
— Природа таит в себе столько странностей, моя матушка. И сходство можно найти порой в совершенно неожиданных местах, предметах и людях. Злые языки, я думаю, нашли бы себе повод порезвиться, если на их суд и анализ представить….. ну скажем вашу младшую дочь и мою сестру Теодору и ….. висконта Гвидо.
Улыбка сползла с лица Теодоры. Ах, черт побери!
— С восторгом наблюдаю, что годы пребывания в заточении в сполетских и тосканских замках не лишили мою дочь наблюдательности и логики.
— Без этого я бы не выжила, матушка. Ваша лучшая подруга Берта Тосканская, как и вы ранее, не позволяла моим талантам пропасть втуне.
И Мароция вновь принялась искать своим взглядом младшего Кресченция, размышляя, имеет ли еще над ним силу однажды произнесенное ею проклятие и не может ли теперь это проклятие распространиться на ее собственного сына, который, судя по всему, также является потомком сенатора Кресченция. Не в силах предотвратить в своей душе натиск бесовских мыслей, она вдруг почувствовала в себе не только неприязнь к сыну Кресченция, но и определенное отчуждение к своему маленькому Альбериху.
Тем временем ужин приближался к своему логическому апогею. Речь сидевших за столами становилась все громче и все менее почтительной по отношению к стенам их приютивших. Кто-то громко потребовал жонглеров и вскоре его просьбы были услышаны, хотя до сего времени представителям этой гнусной профессии не было места на ватиканском холме. Раздались первые звуки музыкальных инструментов, которые очень скоро от исполнения церковных псалмов и песнопений, заповеданных папой Григорием Великим, перешли к развязным балладам о доблестных рыцарях и добродетельных девицах, короче о тех, кого среди собравшихся практически не наблюдалось. В определенный момент папа Иоанн, состроив из себя ханжу и поморщившись от очередной лирической песенки, предложил Теофилактам и Гвидо перебраться в папский таблинум
74, где заранее был накрыт не менее пышный стол, за которым, однако, можно было спокойно и без лишних ушей поговорить. Из всех Теофилактов приглашения не принял лишь Теофило, который остался в пиршественной зале и, не жалея красок, рассказывал окруживших его возбужденным дамам то о своих сражениях за базилевса с болгарами и русами, то об анекдотичной попытке патриарха Николая Мистика насильно постричь в монашки Зою Карбонопсину, вдову базилевса Льва Шестого, каковую ту пресекла тем, что тайно от патриарха перед обрядом пострига съела увесистый кусок запрещенного мяса
75.
— Скорблю и каждый день молюсь за упокой души вашего батюшки, графа Адальберта Тосканского, смиренного христианина и мужественного заступника Рима и Церкви, — таким образом начал беседу понтифик.
— Благодарю вас, Ваше Святейшество, за слова и молитвы ваши, имеющие наикратчайший путь к Господу, — ответил Гвидо.
— Дела последнего времени заставляют нас печалиться все более. Многие, многие воины и добрые христиане ушли от нас под крыло Господа и воинства его. И не всем довелось принять гибель своего бренного тела в сопровождении кроткого слова напутствующего их священника. Все мы помним о судьбе монастырей Фарфы и Субиако, пострадавших от сарацин. Еще при жизни моего предшественника, смиренного отца Ландона, слуги нечестивого разграбили и разрушили собор Господа нашего в Весковио. Вы видели малолетнего Кресченция, сына римского сенатора и милеса Сабины, храбро принявшего бой с пунийцами и павшего от руки их? При виде этого мальчика я порой не могу сдержать своих беспомощных слез.
— Я слышал об этом, Ваше Святейшество, тем более, что милес Кресченций и еще двое других погибли, возвращаясь из Лукки в Сполето.
— Как человек не может долго иметь в доме своем осиное гнездо, так и наше терпение переполнилось после многочисленных нападений на нас со стороны сарацин, разбойничающих на наших землях. Мы ставим вас в известность о готовящейся следующей весной военной кампании против сарацин Сабины и Гарильяно и мы надеемся, что Тоскана примкнет к нашему походу.
Мароция и Гвидо переглянулись. Мароция тут же погрузилась в размышления, пытаясь найти истинные причины решений папы, которому долгое время гарильянские сарацины никоим образом не мешали и, мало того, даже имели со Святым Престолом некий товарооборот.
— Тоскана — верный дом любому христианину, здесь каждый раб Христа находит себе защиту, а враг Христа свою погибель. Но кто еще будет участвовать в этом святом походе? — спросил Гвидо.
— Свое согласие уже дали благочестивый герцог Капуи Атенульф
76, смиренный герцог Салерно Гваямар
77, мужественный герцог беневентский Ландульф
78 …..
«Ничего удивительного, эти владыки в последнее время изрядно натерпелись от пунов», — мысленно прокомментировала слова папы Мароция.
— ….храбрый герцог Альберих Сполетский…..
«Кто бы сомневался? Папе нужна его отвага, а кроме того….. кроме того, если военная фортуна окажется неблагосклонной к герцогам Беневента, у Альбериха появится шанс вернуть свои, так бездарно утраченные, земли».
— Обещание помочь нашему делу своим отважным флотом получено от юного императора греков Константина Седьмого и его матери, императрицы Зои.
— Таким образом, мы лишим сарацин помощи с моря, — пояснил Теофилакт.
— Да, и именно Теофило, сын нашего графа Тусколо, сенатора и консула Рима, выступил апокрисиарием нашим перед грозными очами базилевса, — продолжил папа, — И наконец, сам Рим, ведомый мною, встанет впереди всего нашего воинства и погонит сарацин не столько мечом, сколько неодолимою силою Божьего Слова.
«Ведомый тобою»! По всей видимости, авторитет ваш, милейший Тоссиньяно, не очень-то высок, раз вы решились на подобное. Однако мне становится жаль африканцев, похоже, их дни сочтены».