Анна протянула руку и погладила собачек:
— Да. Такие милые.
— Они ваши! — порывисто заявила Екатерина и пересадила собак на колени Анны.
— О, но я не могу…
— Я хочу, чтобы вы их взяли. — Она вела себя как капризный ребенок. — И кольцо!
Анна вся затрепетала от избытка чувств. Кольцо было невероятно красивое, а ничего милее этих двух собачек и представить нельзя! Она потянулась вперед и поцеловала Екатерину.
— Я так благодарна вам и очень тронута.
Королева повернулась к посыльному:
— Прошу вас, скажите спасибо его величеству за доброту ко мне и передайте, что я отблагодарю его как следует, когда мы увидимся с ним позже. — Она лукаво улыбнулась.
Посланец поклонился:
— Да, мадам. — Он обратился к Анне: — Король посылает это вашему высочеству. — И передал ей свиток с королевской печатью.
Грамота даровала Анне ежегодную ренту в пятьсот фунтов. Такой суммы хватило бы на покупку больше ста коней!
— Не могу выразить, как я благодарна его милости, — сказала она и позже повторила то же самое Генриху, когда он пришел попрощаться с ней и лично проводил ее до нижнего двора, где ждали седоков оседланные для ее свиты лошади.
— Цены растут, — сказал король. — Может оказаться, что вам не хватает выделенного мной содержания. Но не беспокойтесь. Я буду восполнять недостающее по мере необходимости. Вы только попросите.
Анна поцеловала своего названого брата, тронутая его заботливостью, и решила сделать какой-нибудь ответный жест. По возвращении в Ричмонд она отыскала изысканно оформленный французский «Часослов», который дала ей мать. Это идеальный подарок. Внутри Анна написала: «Покорнейше прошу вашу милость при взгляде на эту книгу вспоминать обо мне. Ваш верный друг, Анна, дочь Клеве». Она завернула свой дар в кусок шелка и приказала гонцу доставить его в Хэмптон-Корт.
— Вы имели большой успех при дворе, — заметила матушка Лёве, когда они вместе следили за отъезжающим посланцем. — Знаете, что говорили люди? Король так любит вас, что готов иметь двух жен!
Анна расхохоталась:
— Что за идея! Король выглядит другим человеком. Он и правда мне как брат. Я рада, что королева делает его счастливым.
Матушка Лёве многозначительно взглянула не нее:
— А тут есть один человек, который делает счастливой и вас, если я не ошибаюсь. — (Анна залилась краской.) — Я знаю вас всю вашу жизнь. Вы сияете, дитя. Все могут заметить, как вы смотрите друг на друга. Будьте осторожны, Анна. Он женат и один раз уже создал вам проблемы.
— Мы тогда были детьми! А теперь уже нет. И мы соблюдаем осторожность.
Матушка Лёве хмыкнула:
— Если я вижу, что происходит, другие тоже могут увидеть. Согласна, его жена — мегера и даже не пытается скрывать, что неверна ему. Но они супруги, и с этим ничего нельзя поделать. Остерегайтесь, Анна, прошу вас. Сейчас ведь все хорошо, ja? Пусть же так и останется.
Анна кивнула, пристыженная. Няня искренне и от большой любви тревожилась за нее. И она права. Сейчас все они жили счастливо. Не стоит рисковать. Но Анна не могла порвать с Отто. Как ей вернуться к прежнему унылому существованию, видя его каждый день? Она этого не вынесет. Лучше смерть. А значит, в будущем нужно вести себя еще более осмотрительно.
Через несколько дней из Хэмптон-Корта прибыл гонец с посланием для Анны от короля. Генрих издал жалованную грамоту, которой даровал Анне английское подданство при условии, что она не покинет страну без разрешения. Земли, которыми она владела, будучи королевой, переходили к Екатерине, а в руках у Анны оставалось множество поместий, городков, приходских домов, парков, ферм, мельниц, десятин и ежегодных рент, которые теперь выплачивались ей за них, опять же при условии, что она останется в Англии и будет подчиняться законам королевства и установлениям парламента, который объявил ее брак недействительным. Боже, у нее даже было право получать десятину от урожая бобов с какого-то поля в Сассексе!
Просматривая список, который нужно было как можно скорее передать Уаймонду Кэри, чтобы тот разобрался со всеми ее рентами, Анна заметила, что многое из ставшего ее собственностью конфисковано у Кромвеля. Значительную часть составляли монастырские земли, которые тот в свое время прибрал к рукам. И снова она извлекала выгоду из несчастий других людей. Ей хотелось бы, чтобы было иначе, но это были не ее решения.
Большинство названий ничего не значили для нее, но несколько мест были ей знакомы, потому что находились в Сассексе, недалеко от Ричмонда. Анна пообещала себе, что в ближайшее время снова отправится объезжать свои владения, чтобы увидеть хотя бы некоторые из них.
Она вызвала Кэри, и тот просмотрел документ.
— Прекрасное обеспечение, — заявил он. — Едва ли меньше того, что вы имели, будучи королевой. Вам гарантирован хороший доход.
— Его величество проявил невероятную щедрость, — сказала Анна. — Я в долгу перед ним. И намерена всегда соблюдать условия, на которых получила это обеспечение.
Пусть Кэри передаст ее слова Саффолку!
Той весной Анна с трудом могла сосредоточиться на подготовке к поездке в Сассекс. Она слишком переживала из-за проблемы, которая сперва показалась ей пустяком, но вскоре приобрела грандиозные масштабы. Ей страстно хотелось поговорить наедине с Отто. Их тайные свидания продолжались, но улучить момент для любви удавалось гораздо реже, чем ей хотелось бы. Осторожность всегда стояла на первом месте. Но теперь Отто был нужен ей больше, чем когда-либо.
В комнату влетела матушка Лёве, нагруженная стопкой полотенец, которую она плюхнула на кровать.
— Доставили вино. Его прислал король. Возница сказал, что королева наконец понесла. Об этом толкуют при дворе.
Анна сглотнула.
— Раз уж его милость проявил такую любезность и прислал нам вино, нужно придумать повод и отметить это, — сказала она, хотя желания что-то праздновать сейчас у нее не было, а от одной мысли о вине начинало тошнить. — Эта новость очень обрадует короля.
Анна подошла к шкафу и стала искать в нем книги и игры, чтобы взять с собой в дорогу. Ее тяготили собственные страхи и тревога за мастера Мандевиля, грума из ее конюшен, которого арестовали за ересь, когда он уехал с поручением в Лондон, и теперь держали в тюрьме Маршалси, где подвергали допросам. Она едва знала его и не представляла, в какой ереси его обвиняют, — в письме с сообщением об аресте Генрих не вдавался в детали, — но боялась за этого несчастного, хорошо зная, какое наказание ему грозит.
Матушка Лёве прошла вслед за Анной в спальню:
— Что-то беспокоит вас, дитя. Вы не хотите поговорить об этом?
— Не могу избавиться от мыслей о бедном Мандевиле, — сказала ей Анна. — Надеюсь, его не выдал кто-нибудь из моих придворных и никто из живущих здесь со мной не замешан в ереси, потому что, если это не так, нам всем грозит обвинение в сопричастности. Я написала королю, сказала, что потрясена новостями о Мандевиле и у меня не было на его счет никаких подозрений. Это правда. Едва ли я хоть раз говорила с ним, разве что благодарила за услуги.