Анна никогда не разговаривала с мистером Барнсом, но однажды видела его в Дюссельдорфе и была поражена напряженностью его взгляда. Она легко могла поверить, что этот человек был фанатично предан лютеранской вере. Иначе и быть не могло, раз он не отступился от нее перед лицом лютой смерти.
Харст продолжал:
— Думаю, король никогда больше не станет целиком полагаться на министра, как он полагался на Кромвеля, а до него — на кардинала Уолси. Здесь не осталось государственных мужей равного с ними достоинства.
— Но влияние Норфолка очень велико, а если король женится на его племяннице, станет еще больше.
— Норфолк не Кромвель. Он солдафон по натуре и честолюбец, радеющий за свое семейство. Король это знает. Нет, мы не увидим больше ни одного человека, который поднимется на такие высоты, как эти двое, которые уже не с нами. За верховенство при дворе будут бороться фракции, помяните мое слово.
Анна пошла дальше, размышляя, что, вероятно, Харст прав. Ну что же, к счастью, она теперь не имеет к этому никакого отношения.
Посол догнал ее.
— Чтобы сменить тему, мадам… Сегодня я узнал, что Ганс Гольбейн лишился королевских милостей. Утром он оказался рядом со мной на Тауэрском холме, так как Кромвель был его покровителем и, я подозреваю, другом тоже. Художник жаловался, что больше не получает заказов от короля.
— Все оттого, что он написал портрет, который заставил короля поверить в мою красоту, — печально проговорила Анна. — Доктор Уоттон считал, что сходство было хорошее.
— Я его не видел, мадам, но мне и не нужно. Утверждая, что вы милая леди, я говорю как друг; и этого нельзя отрицать. Ваша красота исходит изнутри, она освещает черты лица. И другие люди, я знаю, видели в вас это. Король, наверное, тоже это поймет, запоздало. Думаю, он заметил ваш внутренний свет, но был ослеплен страстью к другой женщине.
Никогда еще ученый доктор Харст не говорил с ней так фамильярно.
— Вы очень добры, но смущаете меня, — сказала ему Анна, чувствуя, что краснеет.
— Моя работа — говорить правду! — дружелюбным тоном возразил посол.
Анне захотелось обнять его или пожать ему руку, но она все-таки была принцессой Клеве, а он — посланником ее брата. Они пошли дальше в дружеском молчании.
Глава 18
1540 год
Стояла невыносимая жара. Анна шила вместе со своими новыми фрейлинами. Они открыли нараспашку все окна, сняли платья и сидели в киртлах, высоко закатав рукава нижних сорочек, но все равно обливались по́том.
— Взгляните на нас! Мы нарушаем все правила приличий! — со смехом сказала Анна, когда в комнату вошла матушка Лёве и уставилась на них.
— Что сказала бы ваша почтенная матушка! — проговорила няня, качая головой и посмеиваясь.
Она положила на стол два рулона шелка, которые только что доставил от торговца посыльный.
Анне нравилось проводить время со своими новыми служанками. Фрэнсис Лилгрейв великолепно умела обращаться с иглой и помогла своей госпоже улучшить качество стежков, а еще придумала несколько изящных узоров для вышивки. Посплетничать эта особа тоже любила, и трудно было не увлечься ее скандальными историями о том, кто с кем имел тайные свидания и кто ведет себя не лучше, чем следовало бы.
Кэтрин Бассет оказалась бледной копией своей сестры Анны и — хвала Небесам! — не такой развязной. Она подружилась с Джейн Рэтси, которую Анна находила пустоголовой, но при этом старательной и отзывчивой. Миссис Уингфилд и миссис Симпсон составляли приятную компанию Анне, и, разумеется, веселая Катарина и тихая Гертруда, как и прежде, радовали ее дружелюбием и преданностью. К счастью, Катарина уже в достаточной степени овладела английским, чтобы при случае вполне сносно переводить, хотя и у самой Анны знание языка заметно улучшилось.
Сегодня разговор вращался вокруг предполагаемых визитов в ее новые дома.
— Думаю, я сперва отправлюсь в замок Хивер, а потом в Блетчингли, — сказала Анна. — Вы все поедете со мной, у нас будет веселая компания.
— Удивляюсь, что ваше высочество хочет остановиться в замке Хивер, — сказала Фрэнсис Лилгрейв, и ее блестящие черные глаза заискрились: она явно вспомнила очередную завлекательную историю.
— А почему бы нет? — спросила Анна.
— Это было ее родовое гнездо. Анны Болейн, я имею в виду. Оно перешло к королю в прошлом году, после смерти ее отца.
«Ну конечно!» — осенило Анну. О Хивере упоминала леди Рочфорд, невестка Анны Болейн. Она жила там и ненавидела это место. Чему тут удивляться, эта леди вообще не делала тайны из своей глубокой неприязни к Болейнам и всему, что с ними связано.
— Вы думаете, там есть привидения? — боязливо спросила Джейн Рэтси.
— Надеюсь, что нет! — строго сказала Анна, желая прекратить разговор на эту тему, однако самой ей уже не так сильно хотелось посетить Хивер, как раньше.
— Если уж она и блуждает где-нибудь призраком, то, конечно, в Тауэре, разве нет? — вступила в разговор Кэтрин Бассет.
— Мы не должны говорить о ней, — укоризненно произнесла миссис Симпсон. — На это хмуро смотрят при дворе, как я слышала.
— Думаю, нам лучше побеседовать о чем-нибудь более приятном, — вмешалась Анна. — Обсудим, к примеру, сколько новых платьев нам нужно заказать для поездки!
Раздался хор одобрительных возгласов.
Тут в комнату вошла Ханна фон Вилих в сопровождении супруги Джаспера Хорси Джоанны. Они несли дозор в антикамере и гейтхаусе, чтобы какой-нибудь приезжий случайно не застал их госпожу и ее дам déshabillé
[41].
Джоанна была достаточно обходительна, когда не командовала своим мужем, а также младшими слугами Анны, с непреклонной суровостью, но она так хорошо справлялась с этим, что у хозяйки не возникало желания ее одергивать, а вот к Ханне фон Вилих Анна так и не заимела дружеских чувств, считая ее резкой, хитроватой и скрытной. С Отто они не ладили; всем было очевидно, что теперь их не назовешь счастливой парой. Отто завернулся в печаль, как в накидку. Его жену, напротив, раздор в семье, казалось, ничуть не тревожил. Она как будто была безразлична ко всему.
Однако сегодня Ханна оживилась.
— Внизу причаливает барка, миледи. В ней мужчины в королевских ливреях!
— Торопитесь, мадам, — подгоняла ее Джоанна. — Они наверняка явятся сюда, чтобы увидеться с вами.
При упоминании короля Анна вскочила на ноги, матушка Лёве кинулась надевать на нее платье и, возясь со шнурками, крикнула:
— Кто-нибудь, принесите расческу! А вы, девушки, приведите себя в порядок.
Каким-то чудом все они имели приличный вид, когда Джон Бекинсейл, педантичный церемониймейстер Анны, ввел в зал двоих мужчин в красных ливреях с эмблемами в виде тюдоровской розы. Оба поклонились.