— Как тебе?
— Красиво, — без особого интереса отозвался Фабиан.
Он ждал меня в прихожей. Я сломила его сопротивление и заставила переодеться в единственную рубашку, но снять с него бейсболку мне не удалось.
Мы прошли по холоду через общий двор под звуки взрывающихся петард. Гун-Бритт приветствовала нас объятиями и бокалами с игристым вином. Ула, Бьянка и Микки уже были на месте нарядно одетыми.
— Жаль, что Петер не смог прийти, — произнесла Гун-Бритт.
Это услышал Ула.
— Его что, не будет?
У него был такой довольный вид, что даже Бьянка заметила.
— Его вызвали на работу, — объяснила я.
Я соврала. Правда заключалась в том, что мне сорок, но я не способна на нормальные отношения. Что тут сказать? Вся осень прошла как на качелях. Сегодня мы с Петером ссорились, кричали и швыряли друг в друга то, что попадало под руку. А назавтра вокруг уже летали бабочки, начинались мольбы о прощении, примирительный секс и мечты о будущем.
Перед Рождеством он начал вопить, что я купила Фабиану слишком дорогие подарки, и я его выгнала, не помню в который раз.
Но сейчас я хотя бы не боялась, что он меня опозорит. Никто не жаждал на новогодней вечеринке повторения моего сорокалетия.
— За уходящий! — Микки поднял бокал с игристым вином.
— И за наступающий, — сказала я и улыбнулась.
После ужина Оке пригласил всех к столу, уставленному напитками. Я продолжала пить вино, а Ула и Микки вели себя как маленькие дети в кондитерской, очень скоро «поплыли» и начали громко смеяться.
— Можно я пойду домой? — спросил Фабиан. — Ты же обещала!
Я разрешила, но сказала, что он должен поблагодарить Гун-Бритт и Оке. Жаль, конечно, что мой мальчик вырос и все это его больше не интересует, но я помню себя в этом возрасте. По воле отца я тоже часто мучилась на таких вот жутких взрослых сборищах. Сидевшая рядом Бьянка внимательно посмотрела вслед уходящему Фабиану. Разговор между нами не клеился, но я не оставляла попыток найти подходящую тему.
— Я так довольна практикой в детском саду. Там действительно очень интересно. Дети просто замечательные.
Я ничего не преувеличила. Новая работа мне нравилась.
— Это хорошо, — сдержанно ответила Бьянка и зевнула, прикрывшись рукой.
Я думала, как бы продолжить разговор, но Бьянка повернулась к Вильяму, который сидел с другой стороны от нее. Я сделала что-то не то или она просто не в духе? С тех пор как Бьянка начала работать в риелторской фирме при банке, она много общается с Улой. Может, это он наговорил обо мне гадостей? Ничуть не удивлюсь.
— Ула, а у тебя теперь как? — спросил Оке, в который раз уже подливая Уле в бокал. — Ты все еще на больничном?
— Работаю на полставки, — ответил Ула. — Врачи говорят, что у меня ПТСР.
— ПТСР? А что это? — спросил Оке.
— П-Т-С-Р, — тщательно выговорил по буквам Ула, — посттравматическое стрессовое расстройство.
— Довольно распространенное среди участников военных действий, — добавил Микки.
— Ой, да как послушаешь этих врачей! — махнул рукой Ула и отпил из бокала. — Взяли моду придумывать всякие сокращения.
— Господи, столько неприятностей, и все из-за этого ограбления? — удивилась Гун-Бритт, которая все время бегала туда-сюда, как официантка.
— А что тут странного? — отозвался Ула. — Идешь в зал, тренируешься, выходишь, и на тебя накидываются два головореза! Понятно, что такое бесследно не проходит.
— Но ведь это случилось уже довольно давно, — заметил Оке.
— Я начал было работать как раньше, — сказал Ула, — и не особенно обо всем этом думал, но потом неожиданно страх вернулся. Я всегда был интровертом, но сейчас мне трудно оставаться в одиночестве.
Поэтому-то он и ходит за Бьянкой по пятам. Чувствует себя одиноким, неприкаянным.
— Плохо бывает всем, это неизбежно, и надо уметь с этим жить, — сказала Бьянка, глядя на Улу. — Настоящие мужчины не позволяют себе слабость.
А она хорошо информирована. Со мной Ула никогда ничего подобного не обсуждал.
— Их ведь почти сразу нашла полиция? — спросил Микки.
Ула принялся вертеть в руках бокал:
— Да, но потом расследование забуксовало. Все тянется ужасно медленно.
— Прошло уже больше года, — заметила я.
Ула выглядел раздраженным.
— Ну да, через три недели суд.
Я тайком наблюдала за ним. Мне не нравилось выражение его глаз, когда он смотрел на Бьянку. Странно, что она до сих пор его не раскусила.
— Надеюсь, они получат по заслугам, — сказал Оке.
Ула со вздохом отставил бокал в сторону:
— Не получат. Им всего по семнадцать.
— Шведская исправительная система — это карикатура, — заявил Оке.
Бьянка вставила что-то в духе, мол, эти парни должны сделать выводы из случившегося и бросить свои преступные дела. И я ее поддержала.
— Надежда умирает последней, — вздохнул Ула.
— Вы будете выступать на суде свидетелем? — спросил у него Микки.
Что-то мне подсказывало, что ответ Микки знал. И спросил специально.
— Нет, — ответил Ула.
— Что? Вы не будете свидетельствовать? — удивился Оке.
— Не буду. — Уле стало явно не по себе. — Пострадавших по меньшей мере десять человек, так что там найдется кому выступить.
— Вам не разрешают выступить со свидетельскими показаниями? — спросила Гун-Бритт.
— Вы же их узнали? — добавил Микки. — Вы были на опознании и указали на них, так ведь?
— Да, так. — Ула закусил нижнюю губу. — Но сидеть напротив них в суде — совсем другое дело. Врачи говорят, что это может повредить процессу лечения.
Он боялся. Это было очевидно.
— Конечно, давать свидетельские показания очень тяжело, — сказала Бьянка, и я кивнула в знак поддержки.
— Но наша судебная система основывается на свидетельских показаниях, люди рассказывают то, что знают, — сказал Микки. — Что, если все жертвы преступлений будут рассуждать так же, как Ула? Понятно, что это неприятный опыт, но…
— Их все равно не накажут, — сказал Ула, — просто пошлют к какой-нибудь тете из социальной службы. «Бедный мальчик, у него было тяжелое детство». А я могу потом в любой момент столкнуться с ними в городе.
— Я вас понимаю, — сказал Оке.
Но Микки не сдавался. Он словно решил прижать Улу к стенке. Возможно, его раздражало, что Бьянка проводит с Улой так много времени.
— Я считаю, что долг каждого гражданина — помогать правосудию, — заявил он.