– Хорошо. Большое вам спасибо. – Она старательно выговорила эти последние слова, мысленно бросив себе кость за хорошее поведение. Удивительно, на что способен человек на автопилоте. Удивительно и противоестественно.
– Не за что, – машинально откликнулся он, продолжая рассеянно пятиться к двери – как бы ни был велик коридор, уже скоро, если она не отпустит его, следователю придется топтаться на месте в странном ритуальном танце. – И, Марина… Могу я называть вас просто «Марина»? Лучше позвоните кому-то из родных или друзей. Не стоит оставаться сегодня одной.
Она уже в третий раз с неимоверным трудом подавила бешеное желание схватить этого человека за рукав, умоляя остаться… Бог знает, как бы ее понял этот замученный работой (сейчас, в электрическом свете, она заметила сеть красных прожилок на белках его глаз) толстый человек, но в ее желании была только жажда задержать в его лице четкий план действий, иллюзию деятельности… Надежду на благополучный исход.
Марина нервно поежилась, поворачивая ключ в замке. Ее снова сильно трясло, и на кухне она, задержав дыхание, залпом выпила добрые полстакана подаренного кем-то коньяка, одним глотком, как выпивают гадкое, но необходимое лекарство. По желудку разлилось приятное тепло, в котором, словно медленно занимающаяся гроза, клубилась нарастающая истерика… И, чтобы задушить ее на корню, Марина, не мешкая, налила еще и выпила так же, залпом.
На мгновение она задумалась о том, не последовать ли совету следователя, но потом представила, как подруги с сочувственным кудахтаньем и глазами, поблескивающими от жадного любопытства, вваливаются в квартиру с текилой наперевес, и содрогнулась. Позвонить тете Максима? Марина смутно понимала, что должна сообщить ей о пропаже внучатой племянницы раньше, чем это сделают казенные голоса, но не могла собраться с духом. Еще не теперь.
Была и другая причина, в которой Марина с легкостью призналась самой себе, машинально наполняя стакан в третий раз и выбирая Анин номер на экране телефона. Она знала, что эту ночь должна провести одна. Если то, что происходит, – наказание, она должна принять его в одиночестве. Марина судорожно всхлипнула, ухватилась нетвердой рукой за край стола. В кои-то веки она пожалела, что сохраняла абсолютную стойкость в вопросе домашних животных. У них дома никогда не было ни собаки, ни кошки, ни даже черепахи или хомяка. Сейчас было бы хорошо уткнуться во что-то живое, не понимающее тяжести ее ноши, но сочувствующее всей своей маленькой душой… Молча.
За окном тяжело заскрипело старое дерево, защищающее от зноя летом и обеспечивающее темноту кухне круглый год, – как будто протяжно застонал человек.
«Абонент вне зоны действия сети».
Марина подумала о другом совете Анатолия Ивановича и медленно пролистала список контактов до буквы «М», зная, что нужного номера там нет. Последние пару лет его номер не был ей нужен. До сих пор.
Машинально она протянула руку туда, где обычно стоял ноутбук, но пальцы ухватили лишь воздух – ноутбук забрали. Если захочет, она легко и быстро найдет Аниного отца в социальных сетях, расспросит общих знакомых… Ее бывший одноклассник мог продолжить общаться с ним – Марина попыталась вспомнить имя и не сумела.
Мысли перекатывались, как стеклышки в детском калейдоскопе. У Ани был такой давным-давно. Она очень любила его, любила так сильно, как редко любила вещи, всюду носила с собой, а потом, кажется, потеряла – оставила в детском саду? Опрометчиво одолжила кому-то из настойчивых товарищей по детской площадке? В раннем детстве Аня избегала других детей, но, если не удавалось, плохо умела им сопротивляться. Марина нервно отхлебнула коньяка, и горло обожгло горьким жаром. Она не могла вспомнить, что именно случилось с калейдоскопом… И почему-то ей вдруг показалось, что вспомнить это – куда важнее, чем дозвониться до Аниного отца. Важнее, чем обзванивать больницы. Она торопливо отпила еще коньяка, глубоко вздохнула, нервно закусила нижнюю губу и обнаружила, что уже изгрызла ее до ошметков, как не делала со времен учебы в университете. Ее вело, голова кружилась, и кухня дробилась, плясала, распадалась.
Почему-то Марина почувствовала, что вспомнить, что случилось с калейдоскопом, – предельно важно.
Дневник Анны
«1 сентября
Не знаю, почему я думала, что теперь они прекратят.
Летом все кажется другим. Издалека угрозы выглядят крохотными. Как люди умудряются вестись на такой простой оптический обман? На даче или на море они посмеиваются над одноклассниками и учителями, как будто напрочь забывают о страхе и ненависти. Они так радуются бабочкам и плеску волн, что совсем забывают головой подумать. В конце концов, окончание лета захватывает их врасплох, и они возвращаются по коробкам, присмиревшие, чтобы уже через пару дней снова начать и страдать, и ныть, и жаловаться, и обещать себе, что в следующем году… Что?
Впрочем, кажется, в этот раз и я тоже поддалась общему помешательству – и поплатилась за это. Потеря бдительности – непозволительная роскошь для того, кто еще не окончил школу.
Утром мама, как всегда, ушла на работу попозже, чтобы проводить меня. Лучше бы она этого не делала. Охи, ахи, умиленный щелчок фотоаппаратом – кажется, если бы в улыбках можно было перемазаться, эти я бы оттереть не смогла.
– Просто не верится, что ты стала совсем взрослой. Подумать только, выпускной класс. Аня, ты наелась?
– Да, сыта по горло, спасибо.
Она прекрасно знает, что я ненавижу, когда меня называют „Аней“, и все равно каждый раз упорно продолжает талдычить свое. Папа, когда я еще имела глупость делиться с ним тем, что думаю, говорил, что мама не хочет обижать меня или злить. Раньше, в детстве, я в это верила, но больше – нет. Когда она говорит свое „А-ня“, в ее глазах загорается удовлетворенный, счастливый огонек. Она отлично знает, как сильно меня бесит. Ей это нравится.
– Я купила тебе цветы. Заказала вчера. Они в коридоре.
Кажется, она обиделась на мое „сыта по горло“, ну, что ж. Получила за дело. По крайней мере, больше в это утро она меня „Аней“ не называла, и я милостиво погладила ее по шерстке.
– Спасибо, мам. Неплохие.
Она довезла меня до ворот школы, но, к счастью, не вышла из машины.
– Извини, опаздываю на работу. Не рассчитала. Удачи!
– Ага. Спасибо.
Громкий хлопок дверью машины, бегство. Очень забавно было убегать от нее сюда – примерно как если бы Одиссей спас свою команду от Харибды в пасти Сциллы.
Одноклассников я заметила издалека – возбужденно галдели, как дети, у самых ворот, сбились в стаю, как волки. Или скорее шакалы. Волки мне нравятся. Не знаю, чем они занимались летом, но явно не „Одиссею“ читали. Вообще не уверена, что кто-то из них когда-нибудь берет книгу в руки по доброй воле.
Меня заметили сразу. Я это поняла, потому что они еще сильнее сгрудились, стали близко-близко друг к другу, того и гляди слипнутся. Но ничего не сделали – слишком много людей, учителя, родители. Полный двор свидетелей.