Распрощавшись с Николаем Крутько, Наташа поспешила в цирк и не переставала удивляться себе: неужели она очерствела настолько, что была неспособна на сопереживание? Или она постепенно обросла такой толстой бронёй, что через неё не пробиваются чужие несчастья? Сейчас её ждала репетиция, и Наташа временно отодвинула эти мысли на задворки своего сознания: ведь она всё равно ничем не могла помочь Светлане.
Советский цирк создавал свою собственную школу, ещё многие цирковые программы представляли артистов зарубежных: итальянских, немецких, но уже всё больше молодых, свежих сил появлялось на манеже. Они приходили не только из циркового училища, но и со спортивных площадок, из клубов и обществ.
Прежде цирк был традиционно семейственным: многие поколения акробатов, клоунов, иллюзионистов рождались и умирали в цирке, передавая по наследству знания, приемы, секреты. Старые артисты настороженно встретили новичков, но энтузиазм молодых, их бескорыстный труд, уважение к профессионалам растопили лед отчуждения и недоверия.
К сожалению, для роста и обновления цирка требовались средства, которых у молодой республики было очень мало. Приходилось искать выход самим артистам: выступать на предприятиях, в воинских частях или, как Наталья Романова, вести платные уроки. Она учила желающих… фехтовать! А поскольку деньги от её преподавания шли на изготовление оборудования для нового аттракциона "Амазонки революции", директор цирка, скрепя сердце, дал разрешение на использование в свободное время небольшого зальчика при цирке. Тем более что рапиры и маски Романова купила сама, усмотрев их в небольшой лавчонке на Тверской. Из-за её покупок семейный бюджет Натальи и Александра дрогнул, пошатнулся, но всё-таки удержался на ногах.
Александр не препятствовал увлечениям Наташи, хотя предпочел бы видеть её сидящей дома. Он даже стеснялся говорить сослуживцам, что его жена в цирке стреляет из пистолета и фехтует. Эти занятия никак не соответствовали её образу женщины хрупкой и изящной. Он и сам не мог объяснить, как её воинственность уживалась с нежностью, от которой у него кружилась голова, и её полуобморочной боязнью, например, мышей? Когда в первый раз он услышал её крик и прибежал на кухню, где Наташа, поджав ноги, сидела прямо на столе, а у ножки шкафа резвился крохотный серый мышонок, он не поверил своим глазам. И эта трусиха участвовала в бою против кровожадной атаманши?! Поистине, ему в жены досталась женщина-загадка.
Они теперь виделись всё реже, но от этого их чувства обострились ещё больше. Чуть выдавалась свободная минутка, супруги бросались в объятия друг друга, точно не было у них пяти лет семейной жизни, и частенько ходили с красными от недосыпания, но сияющими глазами…
На манеже будущие участники аттракциона "Амазонки революции" рассматривали не очень умелый, но красочный рисунок, выполненный воздушными акробатами сестрами Холодовыми, которые пришли в цирк из недавно организованного самим Феликсом Дзержинским спортивного общества "Динамо". На одном из праздников сестры для своего выступления использовали аэроплан, чем покорили не только многотысячных зрителей стадиона и окрестностей, но и присутствовавшего на представлении директора цирка.
Сестрам Холодовым в аттракционе отводилась роль амазонок революции, что должно было подчеркиваться красными костюмами. Федор Красавин и Станислав Закревский – акробат, оставшийся без партнерши: та не вернулась из гастролей по Франции – изображали белую гвардию; им полагались белые трико с золотыми погонами. Наташе Романовой отводилась роль этакой богини войны в костюме, смахивающем на гусарский, но черном с золотом. Она должна была поочередно стрелять то в картонного голубя в одной руке Анечки Труцци, то в двуглавого орла в её другой руке в зависимости от того, чья сторона по сценарию предпринимала очередную атаку. Анечка – воплощение свободы единственная имела соответствующий голубого цвета костюм, перешедший к ней по наследству от матери.
Акробаты понимали, что труднее всех на первых порах придется Наташе. Ей не только нужно привыкнуть к высоте, но и научиться стрелять в цель из самых невероятных положений: например, уцепившись ногами за перекладину и повиснув вниз головой.
Артисты подробно обсуждали место и очередность каждого трюка по сценарию, разработанному сообща всеми его участниками. Как говорил Стас Закревский, проводили "привязку к местности".
– Наталья, о чем ты думаешь? – прикрикнул на Романову Стас. – Народ обсуждает дело своей жизни, а она где-то витает!
А витала она совсем низко над землей, не в состоянии отрешиться от мысли: почему именно к ним домой пришёл со своим горем Николай Крутько? Ведь они знакомы совсем недавно! Надеялся на поддержку? Но чем могла ему помочь Наташа? И тут её вдруг осенило: Александр! Он ведь работает в Реввоенсовете! Николай вспомнил об этом, а сказать ей постеснялся.
Почему Наташе ни разу в голову не приходило поинтересоваться у мужа, как он относится к тем, кого арестовывает ОГПУ? Считает Александр их врагами? Попытается кого-нибудь защитить – Светлану, например? Или скажет, что это дело властей?
А она сама почему не задумывалась? Пули свистели слишком далеко? А если и с нею случится что-нибудь подобное, сможет кто-нибудь её защитить? Или решат, как обычно, что у нас зря не арестовывают, и в глазах общества приговорят её без суда и следствия? Впрочем, без разговора с Сашей это лишь монолог. Глас вопиющего в пустыне. Она, пожалуй, подождёт с этими размышлениями до его возвращения из командировки. Решить-то решила, но заноза в душе всё равно торчала и саднила, не давая покоя…
Прав Стас, никак она не может настроиться на работу, так выбил её из колеи приход Крутько. Вот, даже к Эмме не заглянула. Бедная обезьяна, наверное, опять решила, что её бросили.
Эмма – двухлетняя самка шимпанзе. Гастролировавшие две недели назад немецкие дрессировщики – чета Бутман – оставили её в Москве. Эмма простудилась в нетопленом цирке, по выражению хозяев, "дишаль на ладан": кашляла, ничего не ела, а потом и вовсе слегла от "инфлюэнц". Бутманы договорились с директором цирка, заплатили ветеринару, чтобы он сделал укол "бедний Эмма", а они в следующий приезд зайдут на "могилка любимый обезьянка".
Московские циркачи считали Эмму злобным животным. Она кусала и царапала всякого, кто пытался к ней приблизиться. Собственно, до обреченного шимпанзе уже никому не было дела, но Наташа всё же, проходя каждый раз мимо её клетки, пыталась Эмму чем-нибудь покормить или просто ласково поговорить – всё тщетно. В ответ на все её попытки обезьяна только злобно скалила зубы и из последних сил все же пыталась укусить. В тот день, когда должен был прийти ветеринар, Эмму даже не покормили. Наташа решила в последний раз приблизиться к её клетке.
Бедное животное, свернувшись в клубок, дрожало мелкой дрожью, но при звуке шагов Наташи обезьяна с трудом приподняла голову, и в глазах её отразилось такое горе, что сердце молодой артистки дрогнуло. Не решаясь подойти к самому директору цирка, она кинулась к шпрехшталмейстеру, в просторечье шпреху, у которого была оригинальная фамилия Принц. Он работал в цирке много лет, был знаком с самыми знаменитыми артистами и всегда охотно приходил на помощь молодежи.