Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого - читать онлайн книгу. Автор: Эдмон Фараль cтр.№ 19

Нанимаясь к какому-либо мастеру, он заключал договор о найме, оговаривая условия оплаты и срок работы. Такой договор заключался на неделю, на месяц, на год и даже на более длительное время. Безработные подмастерья собирались на Гревской площади или в ее окрестностях; туда в поисках работников приходили мастера, если им не удавалось обзавестись рабочей силой другим образом. В некоторых ремеслах, где все работали в одной мастерской, нанятый надолго подмастерье часто жил у мастера как член его рабочей семьи. Он мог стать старшим по мастерской, то есть чем-то вроде бригадира.

Подмастерье мог претендовать на то, чтобы стать мастером, но большинство мастеров получали свое положение по наследству, будучи сыновьями мастеров. В последнем случае о деньгах речь не шла — новый мастер обычно не был обязан «покупать» ремесло. Когда же кандидатом в мастера был новый человек, он — приблизительно в третьей части цехов — должен был произвести такую «покупку», открывая ли новую мастерскую или приобретая существующую. Если ему удавалось жениться на вдове прежнего мастера, он сохранял за собой его дом. В других случаях ему мало было знать ремесло: оплатить все обязательства, предусмотренные уставом, заплатить братству вступительный взнос и, наконец, «купить» ремесло, если его было положено «покупать», мог только состоятельный человек.

Кандидаты в мастера рассматривались коллегией мастеров и цеховых присяжных, которые благоволили к сыновьям мастеров и, похоже, в некоторых цехах очень строго подходили к прочим кандидатурам. Когда кандидат был принят и все его денежные обязательства выполнены, он должен был снова в присутствии многочисленных свидетелей торжественно поклясться на реликвиях и Евангелиях скрупулезно соблюдать все обычаи и кутюмы ^[94] ремесла. Принесение этой клятвы и окончательное вступление в цех нового члена становились поводом для торжественной церемонии, в которой принимали участие все члены цеха. В этом отношении каждое ремесло имело собственные правила, хотя обычаи всех ремесел были довольно схожи меж собой. Нам довольно подробно известно, как это происходило у пирожников, то есть пекарей.

Новый пирожник первые четыре года после покупки ремесла должен был ежегодно платить кутюму в тридцать семь денье и один обол, то есть десять денье на Рождество, двадцать два на Пасху, пять денье и обол на Иванов день; кроме того, ему полагалось платить каждый год шесть денье в качестве обана ^[95] и каждую неделю три хлеба в качестве тонлье; все эти выплаты отмечались зарубками на его бирке пирожника, как мы бы делали запись в книжке.

Через четыре года, в воскресенье после Богоявления, он брал новый глиняный горшок, наполнял его орехами и вафельными трубочками и в сопровождении сборщика кутюмы — хранителя традиции, всех мастеров и рабочих-хлебопеков направлялся к цеховому старшине, которому преподносил свой горшок со словами: «Старшина, я отработал и все выполнил за четыре года». Если старшина признавал это заявление достоверным, он возвращал горшок новому пирожнику, который выходил и разбивал его о наружную стену. После этого вся процессия входила в дом, и старшина, собрав с каждого по денье, предлагал им «очаг и вино», то есть трапезу с вином.

Отныне кандидат считался мастером своего ремесла и в свою очередь мог выполнять высшие функции «присяжного» или, другими словами, «хранителя ремесла», «избранного прюдома».

4. Нравы купцов и мастеровых

Строгая и мелочная регламентация ремесел, предписывающая каждому свои обязанности, в принципе должна была бы одновременно гарантировать права каждого и обеспечивать, на благо потребителей, честность в торговле, качество изделий и добросовестный труд ремесленников. Однако, судя по многочисленным свидетельствам, очень похоже, что здесь, как и во многом другом, мало было установить правила, чтобы помешать упадку нравов; особенно часто ставилась под сомнение порядочность торговцев.

Один бретонский епископ второй половины XII в. ^[96] счел нелишним напомнить купцам о некоторых элементарных обязанностях. Такой-то, — пишет он, — продает товары в кредит за двойную цену по сравнению с реальной стоимостью и таким образом, надувая покупателя, внушает ему, что делает ему услугу по доброте душевной, — это уже ростовщичество, а ростовщичество достойно осуждения, и пусть злой купец не удивляется, если обманут его самого, когда покупатель, не имея возможности вовремя расплатиться, попробует выйти из положения, отдав в качестве залога старое тряпье. Купцу не следует, — говорит также добрый епископ, — непрестанно клянясь и присягая, пытаться обмануть покупателя, подсовывая один товар вместо другого: пусть он не продает воду вместо вина, заячью шкурку вместо кроличьей, каменную куницу вместо соболя, ткань из оческов вместо шерстяной ткани! Пусть не обвешивает и не обмеривает! Пусть при покупке и продаже все мерит одной мерой! Пусть не растягивает свое сукно, чтобы дороже продать штуку!

Через полтора века один бакалейщик из Шампани, удалившийся от дел, на основании собственного опыта тоже сурово осуждал приемы некоторых купцов, его бывших собратьев ^[97]. Вы, — пишет он, — подаете меняле флорин, который стоит двадцать су; он берет ваш флорин и с двадцати су, которые должен отдать вам, удерживает два денье; это ростовщичество. Ростовщичество также — ссужать под залог или под «одиннадцать», то есть давать одиннадцать монет, чтобы вскоре получить двенадцать; такое же ростовщичество — изображая сочувствие, одалживать деньги или продукты человеку в затруднительном положении, чтобы взамен заставить его работать бесплатно, получая от него тем самым гораздо больше, чем ссудили.

Суконщик станет расхваливать товар: «Посмотрите на эту креповую ткань: какая она нежная и гладкая! Ах, ее привезли не из Гента! Сеньор, снимите вашу перчатку и потрогайте ткань: она не грубая, не ворсистая! Через месяц вы принесете двадцать три су, если сейчас возьмете на двадцать, или двадцать семь, если возьмете на двадцать пять». То есть он торгует в кредит. Но шампанский бакалейщик упрекает и собратьев этого суконщика за то, что они никогда не показывают своих товаров, говоря: «Я купил это на центральном рынке, не видя товара; если хотите, делайте как я!» ^[98]

Когда родители, выдающие дочь замуж, направляются к золотых и серебряных дел мастеру, чтобы купить разливательную ложку, кольца, наколки, им продадут изделия, на треть оловянные или свинцовые, выдав их за чистое серебро. Но если им потребуется перепродать это — ведь такие покупки быстро перепродают, — ювелир при виде выложенных перед ним вещей скажет: «Друзья, это не серебро: будь это серебром, я дал бы вдвое больше».