След ангела - читать онлайн книгу. Автор: Олег Рой cтр.№ 53

— Ну, это понятно, — поспешил сказать Тема, не стал спорить с другом.

— Помнишь, были мы у тебя, про бои смотрели. Говорили с твоим отцом. Вот головастый мужик, — Артем в ответ энергично закивал. — Я тогда подумал: если эта ваша социология — такая нужная и интересная наука, то почему же ее в школе не проходят? Дают нам какое-то тухлое обществознание, от которого не прозеваешься! А кто тебе в школе расскажет про самое главное? Ну, например, про деньги. Как их заработать и как сохранить? Я уж не говорю про власть — как в нее пробиться. Или про отношения, ну, типа в семье. Или даже вот про что — про смерть! Почему про смерть ничего не говорят? А?!

— Ты меня так спрашиваешь, будто я — министр образования.

— Тем, я тебе так потому говорю, что ты малый дельный, но как-то, ты уж меня прости, затормозился. Будто в младшеклассниках остался. Смотри, придет день — ты меня попомнишь!

— Да нет, ну чего, ты в натуре вообще фишку рубишь, — поспешил согласиться с другом Белопольский. — Я и сам это знаю. Ту же литературу жуем, как мочало. По пять раз Пушкина читаем в разных классах. А в последние уже наши годы — что, никакой литературы нет? Пушкин телевизор не смотрел и в инет не лазил.

Некоторое время шли молча, каждый припоминал обиды, которые нанесла им опостылевшая школа.

— А алгебра, геометрия, синусы-котангенсы? — снова со злостью заговорил Санек. — На хрена это вообще, когда есть компьютеры? Или физика с химией? Зачем мне знать на память сто формул, когда все в программы давно прописаны? Сколько времени ушло зря на все эти задачки-перезадачки! Если бы их не решать каждый день, то всю школьную математику можно было бы пересказать за один год, а не тянуть с первого по одиннадцатый. Такое палево!

— Да, это уж точно, — математику они оба не любили.

— Вот Лилка говорила… — все в том же боевом запале начал Санек и нежданно поперхнулся, подумалось: только вчера ему Лилка что-то говорила, а больше она уже никогда никому ничего не скажет. Изменившимся голосом он продолжил: — Лилка мне говорила, что для того ее учат музыке, чтобы занять все свободное время, чтоб по улице не ходила, с дурной компанией не вязалась. Музыка ее никому в семье была не нужна. Музыкантшу из нее никто делать не хотел. Главное, чтоб время ее потратить, чтоб и после школы она была под присмотром, с утра и до вечера.

— Да-а, это понятно, — со вздохом проговорил Тема.

— Вот потому тебе и понятно, что тебя тоже родаки держат в ежовых рукавицах. Ведь они же там, в школе, все врут. Врут, что понадобятся тебе в жизни эти формулы-уравнения. Врут, что если ты на пятерки учишься, то на пятерку и работу себе найдешь, и на «отлично» потом жить будешь… Врут, что вообще от них, от учителей, все на свете зависит. А на самом деле они такие же люди, как наши папки-мамки. Так же небось квасят по праздникам…

Подобные разговоры бывали у них и раньше, но только теперь Санек выложил перед приятелем все свои мысли и доводы. Тема почувствовал вдруг, что Санек намного его старше. И вот ведь странная вещь — вроде был во всем согласен с ним, а в голове роилась, жужжала мухой странная мысль: «Хорошо, что Санек уходит, — мы с ним наверняка бы раздружились».

Саня на похоронах был лишь раз в жизни — этим летом на Дону. Умер старый дедок, дальний их родственник, — впрочем, все в деревне были дальней родней друг другу.

Окна в доме были закрыты наглухо. Внутри стоял тяжелый кислый запах. То ли так пахло покойником, то ли похоронами, то ли скудным стариковским жильем. С порога, поверх голов, Санек увидел торчащий из гроба острый и узкий нос — совсем не такой, как был у дедка при жизни. Ему сразу стало так плохо, что он выкатился наружу.

Закурил на крыльце — там уже стояли мужики, опершись о перила, смолили вовсю, обсуждая детали похоронного обряда. Тогда-то Санек и узнал, что саван шьется из льняного полотна, сложенного поперек. Что пол в избе после похорон выметают от красного угла к дверям. Что с кладбища ничего в дом нести нельзя. Что поминать покойного можно только после того, как тело предадут земле. Даже о том, что в доме с покойником завешивают зеркала — даже об этом самом распространенном обычае Санька услышал впервые. Но так и не понял, зачем это делается. Закопали дедка быстро, кладбище было рядом. Несколько старух и женщин поплакали — но, как показалось Сашке, не столько над стариком, сколько над собственной несчастной судьбой, о которой задумались вот тут, на погосте. А потом, как только солнце склонилось к западу и жара немного спала, вся деревня отправилась поминать усопшего. Вся — кроме артельщиков. Им бригадир не позволил даже стопки, понимал, что и этого будет достаточно — сорвутся с катушек, тогда уже не остановишь. И всей работе каюк.

Лилу хоронили на Троекуровском кладбище. Отпевали в красном кирпичном храме, направо от главного входа. В дневное время службы в храме не было, только в боковом приделе, у самого входа, горсточка старушек слушала отпевание какой-то бабки.

С Лилой же проститься явилось народу немало — заняли почти всю церковь. Здесь был весь одиннадцатый «Б», много ребят из других классов, учительницы — Ирина Анатольевна, Снежная Королева, училка по труду, ребята и преподаватели из музыкальной школы, подруги Лилы, родня, знакомые ее родителей…

Гроб стоял прямо перед алтарем — роскошный, сразу видно, что дорогущий, полированного орехового дерева со скругленной крышкой и металлическими ручками по бокам. Саньку он напоминал деревянный чехол от зингеровской машинки, на которой шила его мать.

Лила, невероятно красивая, желтовато-белая, лежала на белоснежной подушке, отделанной кружевами. Брови ее отчего-то слегка поднялись на лоб полукруглыми дугами, придавая лицу удивленное выражение. Казалось, что она смотрит какой-то чудесный сон и в самый волнующий момент не может решить: проснуться ей или глядеть дальше.

Волосы Лилы были совсем не такими, как при жизни — лежали ровными плотными прядями, будто слипшиеся. Куда пропали вечные ее непокорные лохмушки, которые она беспрестанно поправляла?

Весь гроб был засыпан цветами. Священник и диакон ходили вокруг гроба, пели заупокойные молитвы. А поодаль, в стороне от толпы, прилаживаясь так и этак, ходил, тоже по кругу, фотограф, кто-то из друзей семьи. Время от времени оглушительно щелкал затвором, бил по глазам ослепительно-белыми вспышками.

Наконец прозвучало тихое: «Прощайтесь». Одноклассники тесным кольцом обступили гроб. Взгляды их были прикованы к Лилиному лицу. Санек думал, что все будут целовать Лилу — тогда поцелует и он. Но нет. Постояли, посмотрели, отошли. Подошли отец с матерью (ее поддерживали две подруги), бабка. Мать беззвучно плакала. Они почему-то тоже не стали ее целовать. Храмовая старушка велела забрать цветы — их брали уже не букетами, а охапками. Потом она покрыла Лилу белым кружевным покрывалом. Оглушительно щелкнув, закрылась крышка.

Гроб положили на убранную лиловым бархатом каталку, выкатили на паперть, по металлическим рельсикам спустили вниз.

Все толпились на паперти, не зная, как быть дальше. Но вот в толпе вильнула какая-то тетка-погребальщица, стала всех выстраивать. Четверо мужчин — при каталке, за ними парами несли венки, остальных сбили в длинную колонну. Санек стоял в стороне, не зная, куда бы приткнуться. Тетка подошла к нему и вручила большой Лилин портрет — цветное фото под стеклом, сделанное, наверное, прошлым летом. Лила была в белой маечке-безрукавке (девчонки называют их «тишками», от английского «ти-шорт»). Смотрела немного исподлобья со счастливой улыбкой на губах. И казалось, вот-вот поднимет руку, чтобы поправить сбившуюся прическу.