Обещание нежности - читать онлайн книгу. Автор: Олег Рой cтр.№ 34

— Нуте-с, господа, и что мы с вами все-таки будем делать с Сорокиным?

Участники последнего в этом учебном году педсовета, посвященного результатам выпускных экзаменов в школе, настороженно переглянулись. А директор школы Петр Николаевич, все тот же старенький, неулыбчивый крепыш, который руководил ею уже больше двадцати лет, строгим, наставительным тоном продолжал:

— Напоминаю вам, что все минувшие годы мальчик учился почти исключительно на «отлично». А вот в последних классах, включая нынешний выпускной, пошел вразнос: грубил, бездельничал, даже срывал уроки. Экзамены он тем не менее сдал прекрасно; голова у него светлая, как и у его… м-м-м… — Тут он вздохнул и не закончил фразы. — Но имеем ли мы право выдать ему блестящий аттестат, если у подростка такие проблемы с дисциплиной?

— На Павлика слишком сильно повлияла та история… Ну, вы понимаете, о чем я. Происшествие с его братом, — робко вставила классная руководительница. И тут же получила в ответ гневный взгляд, который метнул на нее директор школы, — за ненужную подробность, и без того известную всей школе.

— Позвольте мне слово, — прогудел бородатый физик Лапшин, весьма ценивший братьев Сорокиных за изрядную силу интеллекта. — Мне кажется, дисциплина — это дисциплина, а учеба — это учеба. Мы должны ставить ребятам в аттестат то, что они заслужили, не оглядываясь на какие-то нюансы их поведения…

— Уговорили, — очень вежливо, но не без издевки перебила физика завуч Марина Игнатьевна. — Давайте поставим Сорокину круглые пятерки по всем предметам и двойку за поведение. Вы это хотели предложить?

— Да я, собственно… н-н-нет, я не это хотел… — смешался физик и, мысленно кляня себя за то, что влез в дело, напрямую его не касающееся, спрятался за спинами впереди сидящих учителей.

А завуч безапелляционным тоном, привычно постукивая пальцами по папке с документами, всегда лежащей у нее на коленях, отчеканила:

— Вряд ли в районном управлении образования нас одобрят за то, что мы пропагандируем как отличников тех учеников школы, чьи братья замечены в преступных наклонностях и отбывают наказание в местах не столь отдаленных. Мы не можем поощрять агрессивное поведение, которым отличается младший Сорокин, выдачей хорошего аттестата, пусть даже его способности и позволяют ему без особого труда сдавать все учебные предметы.

Она обвела всех собравшихся победным взором и, уверенная, что последнее слово, как всегда, останется за нею, выжидательно посмотрела на директора.

А тот молчал. Он молчал и минуту, и другую, и третью, пока эта затянувшаяся пауза не надоела его коллегам и они не начали досадливо ерзать и покашливать на своих местах. Поправив на носу старенькие очки, наконец отрезал:

— Мы не станем фальсифицировать оценки, полученные Павлом Сорокиным. Поставим ему то, что он заслужил. Да-да, вы все правильно поняли, Марина Игнатьевна, и не надо смотреть на меня с таким священным ужасом, мы поставим ему пятерки. А вот за поведение… что ж, ничего не поделаешь. Эту оценку придется снизить. Вот и снизим ее — по справедливости.

И, хитровато взглянув на свою заместительницу, этот опытный управленец, давно заматеревший в битвах со всякими проверяющими инстанциями, прибавил:

— Кстати, в этом случае аттестат не будет выглядеть таким уж безоблачным, как вы опасались. И никто из управления образования не сможет упрекнуть нас в «пропаганде учеников, чьи родственники отбывают заключение»…

Так и получилось, что на выпускном своем вечере Павел Сорокин получал аттестат не среди первых отличников, на что вполне мог бы рассчитывать по результатам выпускных экзаменов, а почти в конце классного списка. Он вышел на сцену за аттестатом в компании тех ребят, чьи школьные «подвиги» неизбежно вслух припоминались учителями (правда, ради такого дня не злобно, а мягко и с юмором), намекавшими, что «вот если бы ты захотел взяться за ум, лучше вел бы себя, то был бы о-го-го! А так…»

Нельзя, однако, сказать, чтобы Павлик явно был этим расстроен. У директора и классной руководительницы сложилось твердое ощущение, что он даже и не заметил, какое именно место занял в негласном рейтинге выпускников этого года. Ни разу не пригласивший на балу потанцевать девочку, без улыбки встречающий шутки школьной команды КВН, подготовившей к выпускному отличную программу, молчаливый и сумрачный, он казался совсем чужим на этом празднике, и иногда на его лице появлялось мучительное выражение, свойственное обычно людям, силящимся вспомнить, что именно они делают в этом месте и в это время.

Сам того не ведая, Павлик повторял на школьном выпускном вечере судьбу Наташи Нестеровой. Он тоже оказался здесь абсолютно один, без родных; только у него был болен не отец, из-за которого в школу не смогла прийти мама, а совсем напротив, в очередном опьянении дома лежала мать, и отец дежурил при ней, не решаясь оставить ее одну. Однако, чувствуя себя одиноким и заброшенным, он все же не сердился на родителей, потому что по-настоящему любил их и готов был простить им не только пустячное, с его точки зрения, отсутствие на выпускном балу, но и куда более серьезные вещи.

Кстати, прощать ему было что: его мать совсем опустилась за эти годы. Вся ее жизнь свелась к лихорадочному ожиданию из тюрьмы сына, до возвращения которого, по ее расчетам, оставалось около года. И одна только бутылка, по нетрезвому Наташиному разумению, способна была помочь скрасить это тяжелое, тревожное ожидание. Правда, до состояния деклассированного элемента ей было все еще далеко; семья Сорокиных каким-то невероятным образом умудрялась даже скрывать прискорбный факт ее пьянства почти от всех знакомых. Максиму Сорокину с помощью прежних связей удалось выбить ей легкую группу инвалидности — что не так уж сильно грешило против истины и закона, поскольку Наташино здоровье действительно сильно пошатнулось, — и, таким образом, она могла на законных основаниях нигде не работать и даже получать мизерную пенсию.

Все домашнее хозяйство, все неизбежные тяготы быта — такие незаметные, когда семья благополучна и дружна, и такие горькие, когда в ней нелады, — теперь тащили на себе ее верные мужчины. Отец при этом много работал, а сын уже подрабатывал, не бросая школы, на одном из ближайших автосервисов. И всем троим казалось, что вот это, зыбкое и странное, то, что происходит у них сейчас, — это не настоящая жизнь. Сейчас они всего лишь пишут надоевший, затянувшийся черновик жизни, а подлинное будет потом. «Потом» означало тот момент, когда в доме распахнется дверь и на пороге появится Андрей.

Вот об этом «потом» по привычке думал Павлик и на своем выпускном балу, пропуская мимо слуха и внимания дежурные поздравления, обычные школьные шутки, неминуемые шумные объятия со стороны одноклассников и такие же неминуемые кокетливые заигрывания с ним девчонок из класса. Он машинально получил аттестат, машинально чокнулся с учителями и друзьями шампанским, потом так же машинально «прописался» во взрослую жизнь более крепкими напитками, по традиции распиваемыми мальчишками под лестницей, — с щенячьим восторгом, охами и ахами, немножко деланным беспокойством, как бы «не застукала завуч»… И в самом деле, чего им теперь, уже больше не ученикам, стоило опасаться? Все это было не более чем обычным, опробованным миллионами школьников способом расставания с детством. И Павлик, вероятно, оказался в этот вечер единственным человеком в школе, которому все эти смешные восторги и «взрослые» шалости казались пустяком, бессмыслицей, детской наивностью. Ведь он-то уже знал, что такое по-настоящему становиться взрослым — за одну ночь, за одну драку, — и он совсем не желал такой взрослости своим однокашникам…