Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Таньшина cтр.№ 28

Мадам де Буань, познакомившаяся с Поццо ди Борго в Вене, так отзывалась о Шарле-Андре: «…всегда возвышенный, интересный, забавный, красноречивый. Его язык, немного странный и наполненный образами, был очень живописным и неожиданным и живо поражал воображение; его иностранный акцент даже способствовал оригинальности формы его речей» ^[201]. В аналогичной манере описывал Поццо ди Борго его современник, министр народного просвещения граф С.С. Уваров, начинавший карьеру в качестве дипломата: «Обращение его было просто и непринужденно, скорее английское, нежели французское или итальянское; в беседе он употреблял мало телодвижений и говорил с большой кротостью. Поздно выучившись французскому языку, он обратил его, несмотря на то, в свой природный, писал на нем и владел им с редкой ловкостью» ^[202].

В Вене Поццо ди Борго заметил граф А. Разумовский, посол России в Австрии, предложивший ему поступить на службу России. Тот, потрясенный убийством императора Павла I, поначалу сомневался в правильности такого выбора. Разумовский сумел его убедить и отправил рекомендацию главе внешнеполитического ведомства князю Адаму Чарторыйскому. Шарль-Андре в записке Чарторыйскому так обосновывал свой выбор в пользу службы Российской империи: «Из всех правительств, из всех государств, которым я желал посвятить себя, я предпочел бы Россию, по уважению огромного масштаба, которым измеряются заслуги в столь обширной империи, и еще более вследствие тех поощрений, которых по справедливости можно ожидать от добродетелей и высоких качеств Его Величества Императора, ныне царствующего…» ^[203] Таким образом, Поццо ди Борго поступил на службу к императору российскому, чтобы бороться против Наполеона, ставшего в 1804 г. императором.

Поначалу Шарль-Андре, ставший на русский лад Карлом Осиповичем, совсем не знал русского языка, но не считал это серьезным препятствием. В записке графу Разумовскому он писал: «Русского языка я вовсе не знаю, но так как труд мой тогда только может быть полезен, когда он будет приложен к общим делам, то мне кажется, что это препятствие нельзя считать неодолимым» ^[204].

В январе 1805 г. Поццо ди Борго официально приступил к своим новым обязанностям, продолжая, однако, получать английскую пенсию. В течение нескольких месяцев его новый статус держался в тайне. На русской службе он выполнил ряд дипломатических функций, совершая поездки в Австрию и Италию, в октябре 1805 г. был назначен государственным советником; в 1807 г. представлял Россию на переговорах с Турцией; в 1813 г. был направлен в Северную армию и состоял при наследном шведском принце Бернадотте, участвовал в Лейпцигской битве. Как раз после этого события между наследным принцем и российским дипломатом произошел разговор о наилучшем кандидате на французский престол, на который Бернадотт имел претензии. Он убеждал Поццо ди Борго, что трон должен принадлежать самому достойному, на что тот ответил, что тогда королем должен быть именно он, Поццо ди Борго: «Без сомнения, я считаю себя самым достойным, – заявил он. – И каким образом Вы мне докажете обратное? Убив меня? Тогда на моем месте окажутся другие… Самый достойный на троне, для спокойствия в мире, это тот, у кого больше всего прав» ^[205]. Успешное выполнение миссии принесло Карлу Осиповичу 3 сентября 1813 г. чин генерал-майора.

Следующий этап его стремительной карьеры – Шатильонский конгресс, проходивший с 5 февраля по 19 марта 1814 г., на котором державы-союзницы пытались в последний раз заключить мир с Наполеоном I. Представляя на заседаниях союзников интересы России, Поццо ди Борго в то же время отстаивал и интересы Франции; он был убежден, что для стабильности Европы нужна сильная Франция. Уже на конгрессе дипломат позволил себе известную самостоятельность, и, несмотря на колебания Александра I, решительно выступил за реставрацию Бурбонов. Однако его мнение тогда не было поддержано: Наполеон был еще слишком силен, чтобы окончательно закрыть все пути для примирения с ним.

После конгресса Поццо ди Борго от имени всех союзных держав был послан в Англию к Людовику XVIII с предложением короны. Когда новые успехи коалиции привели короля в Париж, вместе с ним прибыл и его «советник-надзиратель», облеченный полномочиями генерального комиссара при французском правительстве. 2 апреля 1814 г. он был пожалован в генерал-адъютанты и аккредитован при французском дворе в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра Александра I. Мадам де Буань приводит на страницах своих воспоминаний следующий забавный эпизод, произошедший в ее парижском салоне в эти дни: двери ее столовой распахнулись, и на пороге появился человек в форме русского генерала, который начал вальсировать вокруг стола, напевая: «О, мои друзья, мои дорогие друзья». «Нашей первой мыслью было, – вспоминала Буань, – что это был сумасшедший, но потом мой брат воскликнул: “Это же Поццо!” Это был действительно он. Но сообщение было таким сложным при императорском режиме, что, несмотря на близость, существовавшую между нами, мы даже не знали, что он был на русской службе. Он сопровождал нас в Оперу, и с этого времени не проходило и дня, чтобы он ко мне не заходил» ^[206].

Воззвание к парижанам, обнародованное от имени союзников после занятия Парижа, было составлено Поццо ди Борго; император Александр I лишь внес в него поправки. Вместе с царем и Нессельроде они обсуждали с Талейраном условия мира с Францией.

Внешне его положение было блестящим: наполеоновская империя пала, ее создатель отправлен в ссылку. Сам Талейран ходатайствовал за «истинного француза, хотя и уроженца Корсики»; ему был даже предложен пост министра внутренних дел. Но к удивлению многих Поццо ди Борго при первой же возможности покидает Францию и присоединяется к Александру I, участвовавшему в работе Венского конгресса. Причина была очевидна: осторожный и проницательный корсиканец слишком хорошо знал своего врага и не верил в скорую политическую смерть Наполеона. Проявив похвальное рвение, Поццо ди Борго тем не менее успел за время короткого пребывания в Вене изрядно испортить свои отношения с Александром, резко протестуя против «излишнего либерализма» царя, портя ему настроение постоянными напоминаниями о Наполеоне и требованиями «убрать деспота на достаточное расстояние» от Европы. Кроме того, он оспаривал проект Александра I относительно военно-политической организации Царства Польского, выступив против предоставления Польше широкой автономии. Россия, по его мнению, должна была проводить в Польше жесткую централизованную политику, а вовсе не предоставлять ей самоуправление: «Россия по отношению к Польше всегда вела себя как сильная и победоносная держава, действующая в стране, где сильной власти нет» ^[207]. Тогда даже говорили о неминуемой отставке советника, выражавшего свои взгляды с непривычной при дворе свободой ^[208].