Сожженные революцией - читать онлайн книгу. Автор: Анджей Иконников-Галицкий cтр.№ 77

А она?

Письмо к Андреевой писалось уже в Норвегии, куда Коллонтай была назначена полпредом по её собственной просьбе. Это неудивительно. Революционная лава в России угасала, образуя причудливые извивы нэпа. Что такое нэп? Тройственный союз бюрократизирующегося партаппарата, обывательского стремления к покою и коммунистической идеологии, которая всё более каменеет в оторванной от жизни догме. Коллонтай не могла не понимать, что наступающее время – не её время. Попросилась на дипломатическую работу: Страна Советов как раз в это время стала налаживать отношения с внешним миром. Её просьбу охотно уважили – сплавили с глаз долой поперечного человека.

Засим следует уже другая жизнь, другая история. Коллонтай – первая в мире женщина-посол, что весьма почётно. Но все жизненные цели, все труды и всё горение предшествующих тридцати лет остались где-то в стороне, в некоем странном полуреализованном состоянии. Как предавшие и отрёкшиеся друзья.

Работали – и вовсю – два запущенных ею механизма: строилась система охраны материнства и детства; яростно уничтожалась Церковь, и пули, родственницы той, прожужжавшей 19 января в заснеженной лавре, убивали священников тысячами, десятками тысяч. Хорошо знакомые Александре Михайловне ангелы и демоны действовали в стране, в которой она не жила, в которой её имя постепенно забывали.

Интересно, вспоминал ли о своей необыкновенной Шуре враг народа Павел Дыбенко в тюремной камере в перерывах между допросами и избиениями? И когда подписывал признания в том, что он бывший агент охранки, немецкий и американский шпион? И когда шёл по выкошенной июльской траве, по полигону «Коммунарка» к широкой и глубокой общей могильной яме? Что он вспомнил и о чём успел подумать, когда ощутил за своим затылком сверлящее дыхание револьверной пули?

На известие о расстреле своего революционного суженого госпожа посол СССР в Швеции Александра Михайловна Коллонтай ответила полным и безоговорочным молчанием.

У войны, говорят, не женское лицо. Однако же слово «война» в русском языке женского рода. Бывает – в её устрашающем лике проступают женские черты, и от этого становится по-нездешнему жутко.

Анархистский вердикт «Дух разрушающий есть дух созидающий» отражается в зеркале революции – и в опрокинутом свете читаем: «Женская природа рождающая есть бездна уничтожающая».

Вот они, представительницы прекрасного пола во главе революционных масс… Правда, на слова «прекрасный пол» они бы обиделись, что опасно для обидчика: револьвер из кобуры или росчерк на расстрельном мандате – и отправляйся, контра, «в штаб Духонина». Эти «Свободы на баррикадах» – куда решительнее, смелее и радикальнее самых отчаянных революционеров-мужчин. Видим мы их под красным знаменем большевизма и под чёрным знаменем анархии – но чёрное идёт им больше. Их носили на руках буйные революционные матросы. Нередко их орудием становился террор. Александра Коллонтай, Мария Спиридонова, Лариса Рейснер – имена знаменитые. А сколько их, не менее ярких, забыто! Уникальна посмертная судьба Марии Никифоровой: о ней немного известно, а между тем её имя сделалось нарицательным. Маруся – на языке того времени – предводительница никому не подвластного самостийного революционного воинства. Просто Маруся – и всё.

Её биография тонет в тумане бесчисленных легенд; её образ сконструирован из угловатых парадоксов. Даже в описании её внешности свидетели, сходясь до тождества, расходятся до противоположности. Приведём несколько портретных зарисовок. Первые четыре очевидца наблюдали нашу Марусю примерно в одно и то же время, в 1918 году; последняя – Екатерина Никитина – девятью годами раньше.

Некто Чуднов М. Н., бывший анархист:

«Женщина лет тридцати двух или тридцати пяти, среднего роста, с испитым, преждевременно состарившимся лицом, в котором было что-то от скопца или гермафродита, волосы острижены в кружок. На ней ловко сидел казачий бешмет с газырями. Набекрень надета белая папаха» ^[200].

Владимир Александрович Амфитеатров-Кадашев, сын известного писателя Александра Амфитеатрова, журналист, белогвардеец, эмигрант:

«Девка красивая, безусловно, лихая, она, одетая в полумужской костюм, в короткой юбке, в высоких сапогах, с револьвером за поясом, скакала на лошадях, возбуждая восторг в разных проходимцах, составлявших её шайку» ^[201].

Красный комиссар Киселёв:

«Ей около тридцати, худенькая, с измождённым лицом, производит впечатление старой, засидевшейся курсистки» ^[202].

Маргарита Сабашникова, художница, известная персона Серебряного века, одна из жён Максимилиана Волошина:

«У неё был очень усталый голос и бесконечно печальные глаза, какие я видела у многих чекистов» ^[203].

Екатерина Никитина, член Боевой организации эсеров-максималистов, тюремная сокамерница Маруси:

«Худое и серое лицо, бегающие карие глаза, коричневые волосы, остриженные в скобку, невысокая коренастая фигура, размашистые судорожные движения, срывающийся неровный голос – такого “политического” типа мы ещё не видали!» ^[204]

Чем глубже в прошлом воспоминания – тем больше поэтических искр. Наиболее романтизированное описание – в мемуарных набросках шестидесятилетней Зоры Борисовны Гандлевской о далёкой революционно-подпольной юности в белогвардейском Крыму: