Сожженные революцией - читать онлайн книгу. Автор: Анджей Иконников-Галицкий cтр.№ 56

Да и до суда ли тут: 18 февраля началось наступление немцев, Ленин кинулся писать: «Социалистическое отечество в опасности!» Потом Брестский мир, ссора большевиков с левыми эсерами, переезд правительства в Москву… Штейнберг, как и другие левые эсеры, вышел из Совета Народных Комиссаров и из соратника превратился во врага. Подготовленное под его руководством обвинительное заключение большевики сочли за благо сдать в архив. К тому же стремительно разрасталась Гражданская война, и озверение масс становилось востребовано на полях её сражений. Куликова и Басова выпустили из-под ареста и отправили на фронт. Страна проваливалась в новые круги ада; жизнь человеческая и права личности стоили не дороже стремительно обесценивающихся денежных бумажек – «керенок».

Несколько дополнений.

Александр Блок в холодной квартире на Пряжке закончил свою поэму «Двенадцать» 29 января, чуть ли не в тот самый день, когда Ленин, заслушав отчёт следственной комиссии, объявил её распущенной.

Больницу на Литейном вскоре переименовали. Не без своеобразной иронии Петросовет присвоил ей титул «больница имени жертв революции».

Что касается дочери Шингарёва Елены Андреевны, то она прожила очень долгую жизнь и скончалась в 2003 году в возрасте девяносто семи лет. Вообще судьбы детей Шингарёва сложились по-разному. Сыновья Владимир и Георгий оказались в эмиграции; младший Георгий погиб в двадцатилетнем возрасте в Праге при не вполне ясных обстоятельствах; старший Владимир перебрался в Париж, участвовал в общественной жизни русских эмигрантов, умер, насколько нам известно, во время немецкой оккупации. Дочери остались в Советской России. Как ни странно, их не тронули, даже не выслали из Ленинграда после убийства Кирова, когда высылали всех, имевших «социально-чуждое происхождение». Маргарита, художница, погибла во время блокады. Наталья, врач-хирург, дожила до почтенных семидесяти двух лет.

На Никольском кладбище Александро-Невской лавры в дальнем углу есть две скромные могилы, расположенные рядом, в общей ограде. Они не значатся в списке мемориальных захоронений, и к ним не ходят любознательные посетители. Простые металлические кресты, крашенные голубоватой краской, выцветшей почти добела. На крестах таблички. На одной подновлённая надпись: «Шингарёв Андрей Иванович, 1869–1918». А ниже: «Нечаева Елена Андреевна, 1906–2003». На другом кресте еле-еле можно прочитать фамилию «Кокошкин».

У Фёдора Фёдоровича детей не было.

Никакие революции не имеют власти над погодой. В 20-х числах марта бурного 1918 года над Москвой светило радостное весеннее солнце, равно изливающее свои лучи на правых и виноватых, на убийц и мирных обывателей, на белых и красных. Было умеренно морозно, слежавшиеся сугробы ещё толком не начинали таять, но уже покрылись чёрной корочкой – предзнаменованием скорого тепла. Москва, ещё не побитая разрухой, не изнурённая голодом, выглядела оживлённой, особенно по контрасту с вымороженным, заплёванным, пустеющим Петроградом. Только что в Москву переехало Советское правительство, а за ним – эшелоны и сонмы всякого рода персонажей, для прежней Москвы нехарактерных: матросов в расклёшенных штанах, комиссаров в кожанках, офицеров с погонами и без погон, разнопартийных агитаторов в чёрных пальто или в полувоенных шинелях… Большевики, анархисты, эсеры правые и левые, недобитые кадеты, буржуи, пролетарии, солдаты, интеллигенты… Вся эта публика перетекала по улицам и переулкам, вихрилась на перекрёстках, сталкивалась и разбегалась. То и дело происходили шумные и небезопасные вспышки улично-революционной активности. Тут замитингуют матросы, там конспиративно, но у всех на виду сойдутся офицеры из савинковского «Союза защиты Родины и Свободы», а вот за углом гремят выстрелы: анархисты экспроприируют очередной буржуйский особняк.