– Какая ты все-таки у меня красавица! – тихо сказал за ее спиной Игорь.
Она улыбнулась, ничего не ответила, но странный внутренний голос, к которому она уже почти начала привыкать, еле слышно возразил в ее душе: «У тебя?..»
И через несколько минут зеркало снова осталось одно, совсем одно в пустой темной комнате – не было больше ни света, ни звуков, ни запахов; не было Даши и ее тихих шагов, не было Игоря с его размашистыми, резкими движениями; и не было больше узкого, продолговатого конверта, словно последнее письмо Веры Николаевны растаяло в сиреневых сумерках, словно голос ее оборвался, не договорив внучке чего-то важного.
Глава 3
– Ну, вот она, девушка наша запропавшая, напугавшая! Игорь тут с ума сходит, мы трезвоним-названиваем, и никакого ответа, никакого привета…
Павел шумел и суетился, как всегда, буквально втаскивая Дашу в свою огромную претенциозную гостиную с электрическим камином. Он говорил без умолку, сыпал рифмами и прибаутками, попутно смахивая с любимого кресла толстого, рыжего, очень похожего на своего хозяина кота Парамона и освобождая место для гостьи. Лучший друг Игоря был полной ему противоположностью, по крайней мере чисто внешне: грузный, часто неопрятный, простоватый на вид и слишком ленивый для активной светской жизни, которой так дорожил Игорь, Павел был тем не менее весьма преуспевающим юристом и имел славу человека, способного выиграть самое безнадежное дело. О его жесткости и изворотливости среди знакомых ходили легенды, и Даша, глядя на него, часто вспоминала расхожую истину о том, что толстые сентиментальные мужчины, обожающие животных, на поверку обыкновенно оказываются безжалостными циниками.
– Ребята, рассаживайтесь, я сейчас! – донесся из кухни Светкин голос, и буквально через минуту она действительно появилась с высоко поднятым подносом, уставленным закусками, и, лавируя между мебелью, быстро и ловко соорудила на низеньком журнальном столике нечто вроде шведского стола.
Даше совсем не хотелось есть, но глаз художника оценил естественную непринужденность и радостность красок натюрморта, где нежная розоватость семги соседствовала со свежей зеленью салата, багровые помидоры восседали рядом с желтоватыми надрезами дорогих сыров, а тускло поблескивающее в бокалах расплавленное золото коньяка словно вбирало в себя и мерцающий огонь зажженной свечи, и краски крутобоких яблок в высокой вазе, и матовую белизну фарфора.
– А какое вас ждет горячее, – закатила глаза Светлана, блестящая кулинарка по призванию и домохозяйка по нынешнему статусу. – М-м-м… пальчики оближете!
– Ладно, ладно, – умерил ее восторги хозяин дома и, широким жестом обведя закуски, предложил: – Начнем, пожалуй. Игорь, за что для начала – за твою премию или?..
– За премию, за премию, – поторопился перебить его гость. – Насчет всего остального – потом.
– А на что же ты ее потратишь, Игорек? – с хрустом разломив горячую булочку, невинно поинтересовалась Светлана. – Говорят, деньги немереные?..
– Немереные для того, кто так говорит, – отшутился Игорь. – А как начнешь их мерить, так и выяснится, что не так уж их и много… Ну, машину поменяю. Съездим с Дашуней отдохнуть… верно, Дашунчик? А может, подарю ей, как самой любимой женщине, бриллианты от Картье…
– Зачем дарить? – подал голос Павел. – Она может сама свои получить, фамильные…
Даша удивленно вскинула глаза. Она ничего не говорила приятелям ни о бабушкином богатстве, ни о ее смерти, и, уж конечно, о том, что в наследстве Веры Николаевны были и немыслимые по красоте и стоимости драгоценности. Да и с какой стати?..
– Ты же знаешь, Паша, – спокойно проговорила она. – Я сирота, воспитывалась у дальней родственницы. Какие у меня могут быть фамильные бриллианты?
Павел, обычно быстро хмелевший, но при этом никогда не терявший контроля над собой, замахал рукою, громко закашлялся, засмеялся:
– Да ладно тебе, знаем, знаем… Эх, Дашуня, что бы ты без нас, без друзей, делала! Кто бы тебе посоветовал…
– Подожди, Павел, – снова остановил его Игорь. – Договорились же: об этом – потом.
Даша быстро посмотрела на него. Ей был неприятен и этот неожиданный разговор, и вскрывшаяся вдруг болтливость Игоря по поводу личных Дашиных дел, и странные, на ее взгляд, намеки Павла. Но Светлана уже исправляла положение, снова разливала коньяк, подавала гостям фрукты и сладости, включала прикосновением тщательно отлакированного ноготка мощную стереосистему.
– Потанцуем? – промурлыкала она и потянула в центр гостиной своего неуклюжего, расплывшегося мужа. – Слоник мой косолапенький…
Даша осталась сидеть в кресле. Опустив голову, она задумчиво водила пальцем по золотистому узору на своей по-прежнему пустой тарелке и даже вздрогнула, когда Игорь положил свою руку на ее, словно напрочь позабыла о его присутствии.
– А ты не хочешь потанцевать? – вкрадчиво спросил он.
– Нет, – коротко ответила Даша.
Но Игорь, обойдя ее кресло, вдруг рывком поднял девушку на ноги, и по его горячему коньячному дыханию на собственном затылке, по непримиримой жесткости рук, словно капканом обхвативших ее, Даша поняла, что и он уже, пожалуй, перебрал и теперь не склонен выслушивать возражений. Даше не хотелось сейчас скандала. Повернувшись и в упор взглянув в его немигающие глаза, она все-таки уступила, позволив вывести себя в центр комнаты.
Пары двигались в медленном, разнеженном танце; мужчины лениво перебрасывались случайными фразами, женщины молчали. Лицо хозяйки дома было грустным; она полузакрыла глаза и словно отрешилась от всего происходящего рядом, будто все это было страшно далеко от нее и не стоило ни внимания, ни усилий, ни доброго слова. Даша и хотела бы поступить так же, но это было невозможно: ей приходилось удерживать Игоря, который буквально падал на нее, отводить в сторону его слишком уж настойчивые руки, отворачиваться от почти грубого прикосновения губ. «Вот они, молодые годы… – нарочито громко шептал где-то рядом Павел, бывший ничуть не старше Игоря. – Вот она, любовь-то, что делает. Цени, Дашуня…»
Ситуация становилась все двусмысленней и гаже, и дело было вовсе не в откровенности Игоревых объятий, а в их нарочитой публичности и клоунской браваде. Он словно демонстрировал право собственности на Дашу, и, не выдержав наконец, она резко высвободилась и отошла в сторону.
– Я – покурить, – бросила она через плечо, не глядя ни на кого, и, аккуратно обойдя хозяйскую пару, скрылась на кухне.
Там, уютно устроившись с ногами на низеньком угловом диванчике, Даша подцепила несколько глянцевых женских журналов, небрежно оставленных на полу, и раскрыла первый попавшийся из них. Курить на самом деле не хотелось, как не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать. Вечер вообще не задался, и Даша жалела, что поддалась на уговоры и не осталась дома. Ей снова хотелось остаться одной, посидеть в тишине, подойти к бабушкиному трюмо и, может быть… может быть, снова обрести свой негаданный сон, принесший ей такое чувство освобождения и покоя. Неожиданно для себя самой Даша заплакала, не вытирая слез, – и все-таки закурила, ощущая, как осень снова навалилась на нее своей свинцовой тяжестью, не давая вздохнуть полной грудью.