ПроЖИВАЯ. Как оставаться счастливым, проживая самые сложные моменты жизни - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Савельева cтр.№ 21

– Мне стало сложно, а я хочу, чтоб было легко. Вот легко, понимаешь? – говорит Юля.

– Так я ничего не сделал! – удивляется Антон.

Он про то, что в его поведении ничего не изменилось. Сегодня и с момента возвращения. Он такой же, каким был, когда уходил. По факту надо просто притвориться, что «уходил» не было, и быть счастливыми, как раньше.

– Вот именно! – Юля торжественно поднимает вверх указательный палец. – Вот именно. Ты ничего не сделал.

Просто кое-что изменилось. Ты провинился – Юля заморозилась. Ты вернулся – и ничего не сделал. Даже не извинился толком. И ведешь себя как ни в чем не бывало. А ведь бывало. Бывало и получше.

Юля после пережитого особенно отчаянно ждет счастья. Она намучилась, настрадалась и теперь точно его заслужила.

Не просто сидела и ждала, когда счастье свалится ей на голову, а работала душой, перемалывала страдания в фарш. Устала, но вроде получилось.

Сбитая любовь продолжала стоять между ними, наполняясь невысказанными птицами.

Счастье воссоединения не получалось, буксовало, перегревалось от натуги, но не сдвигалось с места.

Было понятно, что нужно что-то решать: расходиться или прощать. И начинать все сначала. Они как бы стояли на перекрестке и решали, что дальше и как: вместе или врозь.

Вдруг ночной звонок мамы Макса. Из больницы, где пытались его спасти. И не смогли.

Обжигающие новости про смерть близкого – это всегда про жизнь.

А как же я? Это что, не кино? Нет. Не кино. Это жизнь, которая продолжается, просто уже без него. Без Макса.

Антон и Юля как-то сразу бросились друг к другу. Проживать страшное лучше обнявшись. Ощутив тепло друг друга и стук отчаянно бьющихся сердец.

А мы живы! ЖИВЫ! На что мы тратим свою такую короткую жизнь, на что?

На вот эту всю имитацию счастья? Ведь это же чудовищно несправедливо: у кого-то жизнь отобрали, а у кого-то она есть, но он транжирит ее на бесплодную хандру и обиды.

Боррик запрыгнул на диван и лег между Антоном и Юлей. Их ладони встретились в шерсти Боррика, когда они одновременно хотели его погладить.

Будто Макс говорил откуда-то сверху: «Эй, помиритесь, ребят, жизнь слишком короткая».

– Прости меня, – сказал Антон. – Если сможешь.

Юля почувствовала: вот теперь он честно раскаивается и говорит из самой глубины себя.

– Я очень постараюсь, – также честно ответила она.

Впереди у них много новых дней, разговоров и выпущенных на волю птиц. Но жить персонажами даже самого страшного некино проще, когда есть, кого обнять…

Мама стояла ко мне спиной и говорила как будто в окно. Но ее монолог был адресован мне, и это был, пожалуй, самый страшный разговор в моей жизни. Разговор спиной.

Мама сказала, что мой родной брат Дима пропал без вести. Что найти его у милиции не получается. Они считают, его больше нет в живых.

Так считают все. Даже папа. Но не она. Она будет ждать. И верить, что он жив.

Потому что это и есть материнство: любить, ждать и верить в жизнь, даже сквозь смерть.

Когда Дима пропал, сначала маму парализовало горем. Это такое выражение есть, фразеологизм, но маму парализовало в прямом смысле – правая половина тела не двигалась. Ее забрали в больницу, потому что паралич – это не грипп, его надо лечить системно, в эпицентре врачебных консилиумов.

Но из больницы мама сбежала, как только научилась ходить. Прямо в больничном халате с печатью отделения. Она переживала, что потеряла время, а ей нужно искать сына. Скорее! Скорее!

Мама стала отчаянно искать Диму. Милиция, фотороботы и даже телевидение. Но все было бесполезно.

Прошел год. Дима так и не вернулся. Не нашли.

Мама разучилась спать и стала сильно сутулиться: боль от потери сына била в солнечное сплетение, и мама непроизвольно сжималась в комок.

В один из дней она проснулась и вдруг поверила в «бесполезно» и в «нет в живых». А значит, вот так будет всегда: жизнь без сына.

А жить с такой болью – невозможно. Невыносимо.

Мама вышла на лестничную клетку и вызвала лифт. Но поехала не вниз, а вверх. На крышу.

Один шаг – несколько секунд – и все. И будет не больно. Мама стояла, курила и смотрела вниз. Очень хотелось быстрее докурить и нырнуть в «не больно».

«Не больно» соблазняло: я тут, только шагни.

– А потом я подумала: а как же ты, – сказала мама и повернулась ко мне. – Ведь есть еще ты. Там, в другом городе, моя-чужая девочка.

И ты – та, ради кого имеет смысл остаться здесь, где больно, и не шагать туда, где не больно. Я ушла с той крыши и больше туда не ходила. Выбрала жить ради тебя. Не подведи меня, пожалуйста, Оля. Хорошо учись, слушайся меня, не хулигань. Ты у меня теперь за двоих – за себя и за брата. И если что, то кроме тебя, меня больше тут ничего не держит. Не подведи…

Я, когда вошла на кухню в тот день, еще не знала, что меня ждет такой разговор.

Думала, что это мама смотрит в окно? Что там интересного?

Входил в кухню один человек, а вышел – другой. Постаревший лет на сорок, ссутуленный. Эта фирменная сутулость наша с мамой… Сейчас бы сказали в шутку «фэмили лук».

А тут р-р-раз – и резкая сутулость. Это груз ответственности, который я вынесла с той кухни.

Мой пропавший брат с того дня сидел у меня на плечах, а он был на десять лет старше и, значит, весил достаточно, чтобы я сгибалась под его тяжестью.

Мне тринадцать лет. Тот разговор подарил мне новую фобию: я теперь ужасно, просто ужасно боюсь расстроить маму.

Этот страх такой навязчивый, что я постоянно заглядывала ей в глаза: «Мам, ты как? Расстроена?» И в ужасе уточняю: «Из-за меня?»

У меня живая и абсолютно ручная фантазия. Она очень ярко и наглядно рисует многоэтажку, крышу и маму, которая стоит на самом краю. Ночами я просыпаюсь от этой картины в холодном поту.

В сентябре начался учебный год. Новый город, новая школа, новая программа.

Там, в старом городе, где я училась раньше, программа по алгебре отставала на целую тему. Мы пришли на урок и сразу – проверочная контрольная. По теме, которую я не знаю, потому что мы не проходили такого.