— Что ты мелешь, пришлая? — посуровел торговец украшениями. — Поди-ка ты отсюда, пока…
— Что? — полюбопытствовала я. — Нарушишь еще одну заповедь Отца?
— Я знаю заветы Отца…
Подняв руку, я остановила мужчину и отрицательно покачала головой:
— Знал да начал забывать. Я напомню. Белый Дух вылепил первую женщину из снега, и Илсым выносила ее, чтобы дать жизнь. После Он слепил мужчину, и Великая Мать выносила и его. Каждый мужчина и женщина были сотворены Белым Духом и вышли из чрева Праматери.
— Истинно, — важно кивнула какая-то женщина, успевшая подойти к нам. Впрочем, вокруг нас собралось уже не менее человек шести, и все с интересом слушали спор, пока не спеша вмешаться. Им было любопытно узнать, что говорит пришлая, и меня это устраивало.
— Благодарю, уважаемая, — я с улыбкой склонила голову, потом снова перевела взгляд на моих оппонентов. — Выходит, все мы дети одних родителей. Так?
— Мы похожи на Белого Духа, — возразил бочар.
— Ты видел его, Микче? — полюбопытствовала я. — Кому-то он является в виде животного, и никто не может сказать, какой его облик истинный. — Тут люди обозначили возмущение, и я снова подняла руку, призывая к молчанию. — Но разве кто-то сможет возразить, что дети могут быть похожи не только на отца, но и на мать? Кто скажет, какого цвета глаза у Илсым? А какого цвета волосы Нушмала? А кожа Увтына? Он так смугл, что сливается с ночной темнотой.
— Он таков, чтобы не пугать людей, — произнесла та же женщина.
— Верно, — я снова улыбнулась ей. — Только порождения Ужаса могут разглядеть его.
— Зачем ты нам говоришь то, что мы и так знаем? — спросил продавец украшений.
— Затем, что хочу напомнить, о чем вы успели забыть: все Верховные Духи — родня нашему Отцу, хоть и не похожи на него. Он любит их, любит свои создания, всех до единого, а получается, что люди не готовы жить по законам своего создателя. И как только они забывают Его заветы, их находит Илгиз. Он слышит каждое слово отступника. Илсым — Мать всего сущего. Разве же дети одной матери не родные друг другу?
— Твои глаза зелены, — выдвинул мне новое обвинение торговец украшениями.
— У Дурпака глаза тоже зеленые, — я пожала плечами, — но это ведь не мешает тебе сделать ему подношение, прося богатый урожай, верно? — Я осмотрела всех по очереди, а затем спросила у бочара: — Так ответь же мне, Микче, раз мы дети одного Отца и одной Матери, брат ли ты мне?
Бочар некоторое время молчал. Он смотрел себе под ноги и хмурился, но, наконец, поднял на меня взгляд и развел руками:
— Выходит, что брат.
— Милости Отца тебе, мой брат, — прижав ладонь к груди, я с улыбкой склонила голову. — И выходит, что я и не пришлая вовсе, а гость в твоем доме, в Иртэгене. Так разве же гнать меня — не нарушить завет Белого Духа?
— Ой и складно поешь… сестра, — рассмеялся бочар.
— Верно говорит, — кивнула женщина, уже дважды поддержавшая меня. — Она у нас гость, а вы гостя гоните. Нехорошо это.
— Благодарю, добрая женщина, — в третий раз склонила голову.
— Эйшен зови, — сказала она.
— Ашити, — ответила я любезностью на любезность.
Я вновь оглядела людей, столпившихся вокруг нас. Сейчас я не стремилась понять, кто и что думает по поводу моей проповеди, однако улыбка так и не покинула моих губ. А потом я обратилась ко всем разом:
— Скажите мне, добрые люди, у кого в Иртэгене самые красивые украшения? Я бы и здесь присмотрела себе, что придется по сердцу, но раз уж хозяин гонит гостя прочь, то хочу сыскать иного мастера.
Последний, услышав о моих намерениях, встрепенулся, но ничего сказать не успел, потому что заговорила Эйшен.
— У Зинтара, — сказала она. — Ох и знатные у него филямы. А уж браслеты какие… Или вот у Байека. Серьги у него видала, глаз не отвести…
— И чего мелешь?! — возмутился торговец украшениями. — У Зинтара и смотреть-то не на что. Вот у меня филям, так филям. А серьги у Байека такие, что только рыбу на них ловить. — Он поглядел на меня и развел руками над бочками: — Сама гляди, Ашити. Зачем попусту ноги топтать? Я тебе только лучшее покажу. И в цене не обижу. Обидеть гостя — позор, а уж сестру и вовсе грех страшный.
Мы с Сурхэм обменялись быстрыми взглядами, и прислужница хмыкнула, а затем отошла, чтобы не мешать торговцу расхваливать его товар. Я успела увидеть, как от любопытных отделился ягир и растворился в толпе, однако остался где-то поблизости. Охрана свою службу несла исправно.
— Меня Урзалы зовут, — вернул себе мое внимание торговец. — Гляди, Ашити, разве найдешь где-то лучше? Полюбуйся, красота какая. Наденешь, алдар глаз отвести не сможет.
Вот тут я ощутила смущение. Урзалы задел потаенные струны в женской душе, но с непредвиденным чувством я справилась быстро и ответила вежливой улыбкой. После опустила взор на товар и взяла в руки браслет. С интересом осмотрев его, пришла к выводу, что вещь дешевая, простенькая, без изыска, даже грубоватая. И все-таки я надела его на руку, полюбовалась некоторое время и вернула браслет на место. Дальше я присматривалась более придирчиво. Раз уж куплю, то стоило выбрать что-то посимпатичней.
А купить стоило. Уйду без всего, и окажется, что впустую сотрясала воздух. Если Урзалы затаит обиду, то мои слова обернутся против меня. Потрясла пальцем перед носом, теперь пришло время мед лить. И я подцепила большие массивные серьги с затейливым узором.
— Какие чудесные серьги, — сказала я, почти не кривя душой. На вид они и вправду были хороши, но представить, что такая тяжесть окажется вдета в уши, было страшновато.
И соловей с иноземным именем Урзалы пропел:
— Ох и глаз у тебя, сестрица, лучшие выбрала! Как наденешь, краше в сто крат станешь. И сейчас красавица, а в таких-то серьгах сам каан глаз не отведет, — я тихо хмыкнула — комплимент показался мне весьма сомнительным. Однако я понимала, что торговцу надо было сбыть свой товар, а так он, наверное, говорит каждой покупательнице, чтобы подчеркнуть значимость и силу произведенного впечатления. — Было б у каана две жены, тебя ты третьей взял.
— Сил каану, — буркнула я себе под нос. — Могуч тот мужчина, кто может сделать счастливыми трех женщин.
Рядом хохотнул Микче, услышавший мое ворчание. Я осталась невозмутимой. Помолившись Белому Духу о сохранности своих ушей, я вдела серьги и посмотрела на их хозяина:
— Что скажешь, уважаемый Урзалы?
— Красавица! — с преувеличенным восторгом заверил меня мужчина. — И без того красой с солнцем могла поспорить, а с серьгами и вовсе свет его затмила. Эх, не был бы женат, и сам бы позвал прогуляться.
— Ох и сладкий же буртан с уст твоих льется, Урзалы, — рассмеялась я, стараясь особо не шевелить головой из опасений, что при резком движении могу порвать мочки. Серьги были невероятно тяжелы. — А что ты скажешь, Сурхэм?