Колдунья бросила на меня короткий взгляд, что-то сказала и опять исчезла из поля моего зрения. Я поджала губы. Ищут ли меня? Найдут? Сколько мне придется пробыть здесь? Хотелось надеяться, что старуха не выгонит меня, как только я оправлюсь. Если я окажусь в этом царстве снегов и холода, то долго не протяну. Я ничего и никого здесь не знаю… по крайней мере, не помню. И тогда мне лучше остаться рядом с человеком, который уже принял во мне участие. К тому же, если она колдунья, значит, может помочь мне вернуть память. Но как я ей объясню, что мне нужно помочь вспомнить? На пальцах не объяснишь, значит, нужно научиться ее понимать. Да, разумная мысль. Первый мостик к взаимопониманию — это язык. Нужно приглядеться к старухе, понравиться ей…
— Предусмотрительная… — прошептала я и нахмурилась.
Кажется, когда-то где-то я слышала такое. В голове тут же всплыл мой собственный ответ: «Я просто знаю, чего хочу». Хм… И кому я это говорила? Виски тут же отозвались легкой болью. Даже не удалось вспомнить, кто называл меня предусмотрительной: мужчина или женщина? Хорошо, всему свое время. Раз мелькнуло один раз, значит, появится в другой. Возможно, что-то большее, чем одно слово. Не стоит изводить себя попытками вспомнить утраченное, дело это не ускорит.
Расслабившись, я прикрыла глаза и сосредоточилась на шагах колдуньи. Они приблизились и замерли рядом. Глаз я открывать не стала. Зашуршала ткань, и моего лица коснулась сухая ладонь. Я продолжала упрямо жмуриться, когда тонкие пальцы старухи вдруг ухватили меня за нос. Это было не больно, но от неожиданности я охнула и возмущенно посмотрела на женщину.
Она рассмеялась. Смех у пожилой женщины был хрипловатый, низкий. Она откинула полог полотна, сковывавшего меня, и подала руку. Колдунья разговаривала со мной, продолжая посмеиваться. Я по-прежнему не понимала и рассматривала ее, точней, рисунок на ее лице. Эта была вязь символов, плетение которых причудливо складывалась в фигуры, похожие на животных. А может мне это только казалось, но однажды заметив это, я уже не могла отделаться от ощущения, что смотрю на фигурки зверей, бежавших друг за другом.
— Ата, — колдунья оторвала меня от созерцания и поманила за собой. — Ата-ата.
— Идем? — переспросила я. — Идем-идем. Наверное, так.
— Ата, — повторила колдунья, улыбнувшись.
На удивление у нее были все зубы, крепкие, чуть пожелтевшие, но без налета гнили. Она всё манила меня, повторяя свое «ата», и я, ухватившись за ее руку, поднялась на ноги. Оглядела себя. Единственный покров, скрывавший мою наготу, остался лежать на деревянном полу. Вдруг ощутив смятение, я закрылась собственными волосами. Женщина хмыкнула, покачала головой и потянула меня за собой, сказав уже знакомое:
— Ата.
Наверное, это все-таки можно было перевести, как идем, потому что ничего иного в голову не пришло. Я послушно шагала сзади, разглядывая сундуки, стол, две скамьи, полки, очаг, в котором весело потрескивал огонь. Глиняные горшки и миски, пучки сушеных трав — всё это было мне понятно и знакомо. А вот зверь, растянувшийся у дверей, вызвал оторопь. Он чем-то напоминал пса и овцу одновременно, только ростом чуть превосходил кошку. Зверь поднял округлую голову, оскалился, но старуха грозно замахнулась, и странное животное перевернулось на спину, поджало лапы и издало урчащий звук.
— Кто это? — вырвалось у меня.
— Турым, — ответила колдунья.
— Его так зовут?
Женщина махнула рукой, кажется, решив не отвлекаться на мой лепет, сдвинула ногой животное в сторону и толкнула дверь. Мы оказались в полумраке маленького помещения, но разглядеть его я не успела, потому что моя спасительница сдвинула в сторону кожаную завесу, и на меня дохнуло паром и травяным ароматом. Старуха слегка подтолкнула меня:
— Ат.
«Иди», — перевела я для себя. Ата — идем, ат — иди. Кажется, я верно поняла. За завесой были камни. Они устилали пол, стены, потолок. От камней шел жар, но что нагрело их, я не увидела. Как не увидела углубления в полу, заполненного водой, от которой поднимался ароматный пар. Я сделала несколько шагов, озираясь по сторонам, и под окрик старухи полетела в воду. Тут же в спину мне раздался хриплый смех. Колдунья веселилась.
Я забарахталась, хлебнула воды и, вскочив на ноги, отчаянно закашлялась. Затем ожесточенно стерла с лица влагу и сердито взглянула на старуху. Она продолжала хохотать. Полусогнувшись, мотала головой и хлопала себя ладонями по бедрам, сейчас напоминая не хищную птицу, а обычную курицу.
— Не вижу ничего смешного, — проворчала я и передразнила женщину: — Ат-ат.
Старуха затряслась от нового приступа смеха. Ощутив прилив жгучей обиды и гнева, я размахнулась и плеснула в нее водой. От неожиданности колдунья замолчала, заморгала, с удивлением глядя на меня, а после… опять развеселилась. Ударив по воде ладонями в бессильной злобе, я уселась в воду, скрывшую меня по шею, скрестила на груди руки и насупилась, словно маленький ребенок.
Женщина приблизилась ко мне, что-то приговаривая, погрозила пальцем и опустилась на колени. Она подцепила прядь моих волос, пропустила между пальцами и снова заговорила, только, кажется, теперь размышляя вслух. Я сидела, глядела перед собой и делала вид, что не замечаю смешливой хозяйки дома, но слушать продолжала, надеясь, что вновь смогу хоть что-то понять, однако в негромкой речи я не смогла уловить даже «ат».
Пока я слушала ее ворчание, женщина опустила в воду руку с пучком сухой травы, потерла его, и на поверхности соломы появилась пена. Дальше меня мыли. Ворчание сменилось пением, впрочем, ничем не напоминавшим того бормотания, которое я услышала, придя в себя. Эта песня не была монотонной, она была напевной, приятной, и старухин голос звучал как-то завораживающе. Я застыла, вслушиваясь в мотив, и даже не заметила, как колдунья, набрав в деревянный ковш воды, осторожно вылила ее мне на голову, смывая пену. Затем показала жестом, чтобы я встала, снова зачерпнула из большого ведра и полила на тело. С последними словами песни, она кивнула на занавесь и сказала с улыбкой:
— Ат.
Я послушно выбралась из углубления, вышла за занавесь и увидела кусок ткани, расстеленный на лавке. Хотела было взять его, но старуха отрицательно покачала головой. Он указала подбородком на лавку:
— Тан.
— Лечь? — переспросила я.
— Тан, — кивнула женщина.
Заинтригованная, я улеглась на живот. Колдунья ловко скрутила мне мокрые волосы в узел на макушке, затем накрыла вторым куском ткани, и начала мять плечи, спину, ноги, стопы. Движения ее были умелыми и быстрыми, порой причинявшими почти боль. После мне велели подняться на ноги. Старуха откинула верхний кусок ткани, затем нижний, постелила сухой и указала на него взглядом.
— На спину? — поняла я.
Женщина похлопала меня по спине, подтверждая догадку, и как только я выполнила ее пожелание, возобновила мять меня. Когда она добралась до стоп, я уже готова была зашипеть и обругать свою спасительницу за ее странную заботу, но колдунья отошла в сторону и велела подниматься. Кажется, мучить меня закончили. Вернувшись в ту часть дома, где имелся очаг, я оглядела себя при свете огня и изумленно охнула — на моем теле не было ни синяков, ни ссадин, ни ран от зубов того зверька из пещеры, которого я назвала крысой. И чувствовала я себя необычайно бодрой и здоровой. Я рассмеялась. Хозяйка дома с улыбкой покачала головой и сунула мне в руки одежду. Разбираться с ней мне предоставили уже самостоятельно.