Зеркало и свет - читать онлайн книгу. Автор: Хилари Мантел cтр.№ 109

Генрих говорит:

– Тогда я побеждал во Франции, поэтому ничего сказать не могу. Однако я гадаю, умирают ли правители так же, как простые люди. Я чувствую, отец смотрит на меня.

– В таком случае, сэр, он видит ваши трудности и восхищен вашей решительностью.

– Откуда мне знать? Если мертвые могут нас видеть, их не радует, как изменился мир, который они знали. Как и то, что их власть больше не в почете. Отец Норфолка считал своей заслугой победу при Флоддене, но в Дареме за победу благодарят святого Катберта. А теперь идут за его знаменами.

Король машет рукой лютнисту:

– Спасибо, оставь нас.

Мальчишка запихивает ноты в сумку и убирается восвояси. Король берет свою лютню. О сияющая луна, свети мне до утра… Ay luna tan bella, освети мне путь к сьерре. Генрих говорит:

– Я любил Екатерину. Вы знали? Что бы ни случилось потом.

Он думает, если Генрих забудет слова, здесь я ему не помощник. Хотя, скорее всего, луну скроют облака. Дамы смотрят с башен Альгамбры. Всадники гарцуют внизу на белых жеребцах с позолоченными копытами, на копьях плещут вымпелы. Вся труппа, мавры и христиане, вереницей исчезает в древней тьме золотым проблеском на фоне ночи: города подвергаются осаде и сдаются, воины вспыхивают и сгорают в любовных кострах.

Генрих поет: «Я смуглянка молодая, роза без шипов». Говорит:

– Екатерина клялась, что любит меня. Почему же она пыталась меня погубить?

Он не отвечает. Он научился молчать, но с лучшим результатом, чем Мор.

Король останавливает на нем взгляд:

– Дети, умершие в ее утробе, думаю, они не хотели рождаться, приходить в этот недобрый мир. Но куда они ушли? Говорят, нет спасения для некрещеных. Некоторые считают, Господь не способен на такую жестокость. Бог не так жесток, как люди. Бог не зашьет человека в коровью шкуру и не спустит на него собак.

Оказывается, Джон Беллоу выжил. Ричард Кромвель видел его, подлатал и снова приставил к службе. Он и вправду попал в плен, где с ним не церемонились, и в Луте был посажен в колодки. Но никто Беллоу не ослеплял и не травил собаками. Он надеется, никто не рассказал Беллоу, какой смертью тот якобы умер. Услышав такое, недолго утратить веру в ближнего.

Советники прежнего короля, думает он, знали торговлю и закон. Брей умер в своей постели, но его протеже Эмпсона и Дадли схватили до того, как они узнали о смерти старого короля. В апреле, на рассвете выдернули из дома и протащили в тюрьму по Кэндлуик-стрит и Истчип. Якобы они стягивали в столицу войска, замышляя взять в плен молодого Генриха. Вздорное обвинение. Их сгубила человеческая ненависть. Эти двое были недобрыми ангелами короля, но, Бог свидетель, наполняли его казну.

Порой, исполняя свои обязанности, он ощущает приступ острого ликования – он, Кромвель, лорд – хранитель малой печати. Однако никогда не признается в этом: ему непременно напомнят о переменчивости фортуны. Взять его собственную жизнь – разве нужны другие примеры? Он говорит Рейфу, из тщеславия мы делаем вид, будто можем предвидеть каждый наш шаг. Но когда кардинал пал, я стоял перед лордами Англии, как голенький младенец, ожидая, что меня выпорют. Я послал тебя подмазать Норфолка. «Если мастер Кромвель получит место в парламенте, он сможет сослужить вашей светлости хорошую службу». Господи, говорит Рейф, я думал, он даст мне пинка и я буду лететь до самого Ипсвича.

Есть время для молчания. Есть время, когда надо выговориться. Он увидел, в чем нуждался Генрих, и удовлетворил его нужду, однако правитель не должен знать, что в тебе нуждается, – ему не понравится быть в долгу перед своим подданным. Подобно министрам прежнего короля, он денно и нощно трудится во благо своего господина. Итальянец Никколо говорит, что государь, имея такого слугу, должен относиться к нему с уважением и добротой, оказывать ему почести и осыпать его богатством. Возможно, когда книгу переведут на английский, наш король ее прочтет.

В Сиене есть фреска: на стене изображена аллегория Доброго правления, и каждый может видеть, как выглядит Мир. Это женщина, светловолосая, с косами. Головой она оперлась на руку, повернутую так, что видна нежная кожа на внутренней стороне. Платье на ней из такой легкой ткани, что, соскользнув с груди, струится вдоль тела, собираясь в изящные складки там, где тайна скрыта между расслабленными, раздвинутыми ногами. Ее ступни босы – умные, словно руки.

На противоположной стене Дурное правление схватило Мир за волосы, и та с криком упала на колени.

Он вспоминает громадные кувшины во Флоренции, их прохладный изгиб под рукой. Они как будто переговаривались промеж себя, незаметно подвигаясь друг к другу и издавая звон. Масло и вино в гулких кувшинах; хлеб и вино, тело Господне; разломленные белые пшеничные буханки на столах богачей, в то время как бедняки едят ячмень и рожь. В Виндзоре джентльмен приносит еще свечей, их отблеск пробегает по потолку, словно вторжение херувимов. Король сверяется с песенником. Он поет, что сгорает непрестанно; он прекрасная горянка, мучимая неразделенной любовью, дева из Эстремадуры.

Они с Рейфом переглядываются. Рейф, который хорошо знает испанский, озадачен, как и он. Генрих говорит:

– Сухарь, вы беседовали с моей дочерью? Знаете, что французы ее сватают?

– Их предложения неискренни и к тому же оскорбительны. Французы считают, что у вашего величества не будет сыновей, хотя они у вас наверняка будут.

– Напишите Гардинеру, пусть скажет Франциску, что мы не заинтересованы. – Генрих вновь склоняет голову над лютней. – Хотя, возможно, нам стоило бы выдать ее замуж, пока она совсем не увяла. Мария пошла не в мать. В ее годы Екатерина была красавицей.

Зовите-меня говорит:

– Должно быть, у французов есть шпионка среди фрейлин королевы. Клянусь, они знают, когда у нее женские дела.

– Джейн Рочфорд, – говорит он.

– Вы это знаете, сэр?

– Нет, – отвечает Рейф. – Но лорд Кромвель человек азартный.

На ужин пироги с миногой, мерланг, суффолкский сыр и фазаны, добытые их соколами. Встаешь из-за стола, и тебе кажется, что ты пировал у сказочного волшебника. Думаешь, что пробыл в королевских покоях два часа, а выйдя, обнаруживаешь, что минуло семь столетий.

На третьей неделе октября лорд Дарси сдает мятежникам Понтефракт. Знатных вельмож, которые там укрывались – среди них сэр Уильям Гаскойн, сэр Роберт Констебль, а также Эдмунд Лир, архиепископ Йорка, – заставляют принести присягу Паломника.

Ему поступают известия из Европы. Французские советники папы убеждают того воспользоваться ситуацией и обнародовать буллу об отлучении. И тогда любой подданный Генриха будет волен примкнуть к повстанцам. Он говорит Рейфу:

– Скажи джентльменам короля, и пусть передадут друзьям: если я обнаружу, что кто-нибудь пишет в Рим, то буду считать это изменой, без дальнейших расследований. Остается надеяться, что епископ Римский не станет вмешиваться, потому что не понимает, что происходит на севере. Куда ему. Мы и сами понимаем мало. А если он слушает Поля, то едва ли отличит Понтефракт от страны Кокань.