— Ш-ш-ш! — зашипела на нее та. — Еще услышит тебя!
Торак, разумеется, сделал вид, что ничего не слышал. Он сидел на бревне у костра и смотрел, как ловко Фин-Кединн разделывает ножом жареный бок лесной лошади и раскладывает куски мяса в подставленные миски из бересты. Потом Торак посмотрел на Ренн и увидел, что та тоже занята едой: наморщив нос, она выудила из миски лягушачью лапку и с отвращением скормила ее собаке, поджидавшей угощения. Ощущение страшного одиночества вдруг охватило Торака, он чувствовал себя чужим среди этих людей, как бы отрезанным от них. Они ведь понятия не имели, что он от них скрывает, а он не знал, как рассказать им об этом.
Похоже, один лишь Инуктилук догадывался, что мучает Торака. Когда они стояли с ним на льду в то последнее утро на Дальнем Севере, Инуктилук повернулся к нему и сказал:
— У тебя в племени Ворона есть хорошие друзья. Настоящие. Не спеши расставаться с ними, когда снова вернешься в Лес.
Торака его слова просто потрясли. Сколько же знает этот молодой охотник из племени Песца? И о чем он догадывается?
Круглое лицо Инуктилука осветила грустноватая улыбка, когда он сказал:
— Мне кажется, что ты похож на черно-белого медведя, который рождается раз в тысячу зим. Ты, возможно, никогда так и не обретешь покоя, зато все время будешь обретать друзей. И прославишься во многих землях, и люди навсегда запомнят твое имя. — Он приложил оба кулака к груди и поклонился. — Доброй тебе охоты, Торак! И пусть всегда с тобою рядом бежит твой Покровитель!
Между тем пир на лесной поляне продолжался, и теперь угощение уступило место песням и занятным историям. Торак вдруг почувствовал, что больше не в силах выносить это всеобщее веселье. Дождавшись такого момента, когда никто на него не смотрел, он потихоньку ускользнул с поляны и нырнул в свое жилище.
Лежа на сплетенной из ивовых прутьев циновке, Торак смотрел на костер, горевший у входа в дом, и пытался решить, как же ему быть дальше.
— Что случилось? — Голос Ренн раздался так неожиданно, что Торак вздрогнул.
Она стояла по ту сторону костра. И ему показалось, что на ее лице он видит тот же страх, какой жил и в его душе.
— Надеюсь, ты от нас уходить не собираешься? — напрямик спросила Ренн.
Торак ответил не сразу:
— Если бы собирался, то ты бы первая об этом узнала.
Она подобрала с земли палку, поворошила угли в костре и спросила:
— Чего ты так боишься?
— Почему боюсь? О чем ты?
— Не знаю. Просто я что-то такое чувствую.
Он промолчал.
— Ну, хорошо, — сказала Ренн и отбросила палку в сторону. — Я попробую угадать. В пещере у тебя на лбу я видела знак, нарисованный кровью. И ты сказал, что это очень плохой знак. Это потому… потому, что они заставили тебя принять участие в жертвоприношении?
Догадка была почти правильной, но все-таки не совсем. И Торак решил, что лучше ему придерживаться именно этой версии.
— Да, — сказал он. — Ты права. Это был первый из тех девяти Охотников. Сова. И эту сову убил я.
Казалось, вся кровь разом отхлынула у Ренн от лица, и Тораку стало не по себе. Что же с ней будет, если она узнает и все остальное?
Впрочем, она быстро взяла себя в руки и с деланым спокойствием пожала плечами:
— Ну и что? Ведь, в конце концов, и я делаю оперение для стрел из перьев совы. Хотя и не убиваю сов ради этих перьев. Обычно я жду, чтобы мне попалась в Лесу мертвая птица или кто-то принес ее мне… — Ренн вдруг умолкла, поняв, что говорит слишком быстро, и прикусила губу. — Ничего страшного, Торак, все еще можно исправить. Можно очистить твои души от совершенного зла, для этого существуют разные способы…
— Ренн, послушай.
— Тебе никуда не нужно уходить! — решительно сказала она. — Этим ты все равно ничего не добьешься и ничего не исправишь.
Торак молчал, и Ренн с еще большей настойчивостью прибавила:
— По крайней мере, хотя бы поговори сперва с Фин-Кединном. Вот поклянись мне прямо сейчас, что никуда не уйдешь, пока с ним не посоветуешься!
Ее взгляд был таким открытым, таким исполненным надежды, что Торак пообещал ей непременно в ближайшее же время поговорить с вождем племени Ворона.
Но когда Ренн ушла, он в полном отчаянии уронил голову на колени. Ему казалось, что он снова бредет по льду со связанными за спиной руками, а Сешру, Повелительница Змей, проводит пальцем ему по щеке и шипит: «Ты никогда не сможешь от меня отделаться!» И он вспомнил, как Тиацци крепко прижал его к земле, держа за плечи, а Сешру стала быстро наносить ему на грудь татуировку, делая проколы костяной иглой и втирая в них вонючую черную краску, сделанную из растертых в порошок костей убитых зверей-Охотников и крови самих Пожирателей Душ.
«Эта метка на твоем теле, — еле слышно выдохнула она, — будет вечно терзать тебя, точно острие гарпуна, застрявшее у тюленя под шкурой. И она навсегда соединит тебя с нами. Одно движение — и мы направим тебя туда, куда нужно нам, сколько бы ты ни сопротивлялся…»
Распустив ворот парки, Торак сунул руку за пазуху и коснулся пальцами подсохшего шрама на груди.
«Сумею ли я когда-нибудь показать это людям Ворона? — думал он. — Смогу ли признаться им во всем, ведь они так мне доверяли? Как же мне показать им этот знак — острый трезубец для ловли душ?»
Ведь эта метка означала, что и он, Торак, тоже стал Пожирателем Душ!
Глава сорок первая
Фин-Кединн разбудил Торака еще до рассвета и предложил сходить вместе с ним к реке, чтобы проверить рыболовные снасти. Выбравшись из жилища, Торак увидел, что его поджидает и Ренн. Она стояла рядом с дядей, и по их лицам он догадался, что она уже успела рассказать вождю племени о том их разговоре во время пира.
Они молча шли по еще спавшему Лесу. В долине лежал густой туман, на берегу реки этот туман казался чуть розоватым из-за множества переплетенных голых ветвей ольхи. Торак заметил, что Волк тоже неслышно следует за ними, скрываясь среди деревьев. Все вокруг было окутано тишиной, которую нарушало лишь громкое журчание воды подо льдом, там, где река впадала в озеро Топора.
В низменной, болотистой части долины река разливалась, образуя множество рукавов и бочагов. Через эти бочаги люди Ворона натянули веревки, сплетенные из лыка, с веревок свисали, уходя в воду, лески с крючками и наживкой.
Улов был хорош, и вскоре на берегу уже высилась небольшая горка окуней и лещей. Фин-Кединн поблагодарил духов добычи, потом воткнул рыбью голову в развилку на ветвях большой ели — для ворона, покровителя племени, — и они развели небольшой костер под исхлестанным ветрами старым дубом. Устроившись вокруг костра, все трое принялись потрошить выловленную рыбу и счищать с нее чешую; это была весьма неприятная работа — рыба была ледяной, и руки немели от холода. Каждую вычищенную рыбку они надевали на прут и подвешивали повыше на ветви дуба, чтобы Волк не смог ее достать.