Нервные государства - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Дэвис cтр.№ 27

Когда Граунт разрабатывал свои таблицы смертности, коллективной сущностью был город Лондон, в основном потому, что именно там церковные приходы отряжали поисковиков, которые оформляли первоначально билли о смертности. Но по мере того как на протяжении XVIII века статистика становилась настоящей общественной наукой, под носителем общественного прогресса все чаще понимали нацию в целом. Национальная статистика позволяла узнать, богатела страна или беднела, имел место рост населения или спад, поднималась торговля или падала. Вместе с появлением в XVIII веке газет национального масштаба статистика сыграла важнейшую роль в рождении идеи национального гражданства, которое охватывало все население, а не только крупных собственников и дворян.

Идея прогресса стояла в центре политического и философского мировоззрения Просвещения, охватившего Европу во второй половине XVIII века и достигшего своего зенита во время Французской революции в 1789 году. Согласно ему, история считалась разворачивающимся повествованием, которое человек теперь мог искажать в угоду своим целям благодаря чудесам современной науки, аргументированной дискуссии и политическому упорству. С такой точки зрения мы находимся на пути из прошлого, окутанного подозрениями и невежеством, в будущее, где правят свобода и здравый смысл, и все потому, что мы развили способность понять, как все работает. Но где же свидетельства того, что так и есть? Где доказательства, что участвует вся нация? Измерив то, как долго люди живут, богаты ли они, образованны ли, статистика дает ответ.

Постреволюционная Франция не случайно сразу же взяла курс на создание новых, строгих стандартов статистики, открыв в Париже первое официальное статистическое агентство в 1800 году. Производство объективного отражения общественной жизни было одним из основных компонентов республиканского идеала управления государством от лица всех. Статистика получила квазидемократические цели, позволив представлять интересы всего населения. С появлением в XX веке международных стандартов измерения статистика дала государствам возможность сравнивать показатели друг друга, показывая, развивается Франция быстрее или медленнее Германии. После 1945 года обновленное стремление к социальному и экономическому прогрессу получило толчок в виде свежей волны статистического оптимизма. Новообразованные структуры вроде Организации Объединенных Наций и ОЭСР продвигали разнообразные индикаторы национального прогресса, в первую очередь ВВП. В который раз опыт ужасающего и затянувшегося насилия породил новый интерес к экспертизе.

Как и всякое коллективное устремление, подобный идеал национального прогресса требует определенного содействия. Если мы хотим воспринимать «экономический рост» или «увеличение продолжительности жизни» как достойные цели на национальном уровне, нам необходимо принять, что они, улучшения, могут наступить усредненно и в совокупности, а не для каждого отдельного члена общества в равной мере. Сам факт того, что уровень детской смертности находится на историческом минимуме, не значит, что дети больше не гибнут. Прошлогодний прирост экономики в 3 % не означает, что в стране нет мест, где стали бы жить еще беднее. Существовать в современном индивидуалистическом обществе значит жить в постоянном потоке прогнозов, усреднений и оценок рисков, которые все дают понять, как обстоят дела в целом, но ничто из этого не гарантирует конкретного исхода для нас лично.

В большинстве случаев мы готовы с этим мириться. Мы можем верить, что правительство повысило безопасность на дорогах, изучив статистику ДТП, но при этом сознавать, насколько велик для нас шанс погибнуть в автокатастрофе. Показатели безработицы могут показать, что рынок труда здоров, даже если лично мы испытываем трудности в поиске работы. В том и заключалось изначальное соглашение, предлагавшееся Граунтом и Петти, по которому, если мы будем исследовать общество математически, мы в теории сможем сделать его лучше. Однако это неизбежно выводит за скобки какие-то личные перспективы, в том числе вполне искренние чувства. Статистика склонна предполагать, что именно численные совокупные и усредненные показатели имеют политическое значение, но было бы наивно считать, что людям недоступны иные политические и моральные приоритеты и нет других способов осознать или представить нацию.

Первыми пользователями статистических исследований были государства и правители. Землемерные исследования в Ирландии проводились Петти по заказу Кромвеля. Граунт надеялся предоставить техническое решение королю Карлу II. Во Франции маркиз де Вобан убеждал короля Людовика XV учредить ежегодную перепись населения, обещая, что монарх сможет «за час лишь обозреть нынешнее и прежнее состояние великого королевства, главой которого он является, и самолично узнать в точности, чем составляется его величие, его богатство и его силы» ^[62].

С точки зрения ранних правительств современного типа, статистика также предоставляла полезные инструменты контроля, помогающие вести учет изменений в торговле и демографии, а также оценивать поступление средств от налогов и пошлин, попутно ведя борьбу с контрабандой.

Но на этом история того, как цифры изменили нашу политику за последние 350 лет, не заканчивается. Со временем статистика и статистики стали стремиться служить также и обществу, предоставляя картину общества журналистам, академикам и в целом гражданам, нередко способами, идущими против интересов действующей власти. В отличие от данных, собираемых разведкой или корпорациями, статистика накапливается в какой-то степени и для публикации. Это еще один более демократичный способ, которым математические выкладки могут помочь в решении центральной задачи Гоббса по сохранению социального мира. Они предоставляют общую картину мира, с которой люди, как правило, соглашаются.

Статистические органы, финансируемые правительством, но не зависящие от него, играют важную роль в том, чтобы официальные цифры сохраняли какой-то кредит доверия в публичных дебатах. Эти показатели могут быть использованы не только для целей государства, но и для критики последнего, к примеру, журналистами. После публикации статистики та открыта для интерпретации и применения. Официальные статистики способны даже сами высказывать критику в адрес правительства. Будучи премьер-министром, Дэвид Кэмерон получил множество писем от главы статистического ведомства Великобритании, опровергавших политические заявления премьера. Тот факт, что агентства вроде Бюро трудовой статистики США публикуют данные по конкретному долгосрочному графику, значит, что на них не влияют сиюминутные политические обстоятельства.

Со временем государства утратили монополию на статистические исследования. В конце XIX века реформаторы вроде Чарльза Бута в Лондоне и Уильяма Эдуарда Бёркхардта Дюбуа в Филадельфии стали самостоятельно собирать и публиковать независимые данные с целью предоставить более объективный взгляд на бедность и общественные проблемы. Это указывает на еще одно ключевое значение статистики в понимании прогресса. Сделать что-то объектом статистического анализа означает заявить о его значимости; если правительство не заинтересовано оценивать что-то, активисты и реформаторы часто будут иного мнения. Начиная с 1960-х годов был создан ряд «социальных индикаторов», таких как «качество жизни», чье назначение было бросить вызов доминированию экономических показателей в публичных политических дебатах.