Непослушными пальчиками неловко прикасается к своему лицу. Взгляд рассеянный…
— Настя!.. — срываюсь я к ней.
Падая на стул, ложусь лицом ей на живот. Молча сжимаю, пытаясь отдышаться. Мне очень хочется, чтобы она прикоснулась ко мне. Рукой по волосам провела… Как тогда, когда я лежал на её месте. Но она не касается.
— Где… Глеб?
— В твоей жизни его больше нет. И вообще… нет никого больше, кто тебе не нужен. Обещаю.
— Хорошо…
Поднимаюсь, ловя её взгляд. Машинально несколько раз сжимаю её руку.
— Прости меня…
— Я рада… — шепчет она. — Что с тобой всё хорошо.
Киваю.
— Спасибо, родная.
Прижимаю ее пальцы к губам, закрывая глаза.
«Я должен позвать врача», — напоминаю себе. И я должен идти… у меня конференция с генералом… И раньше, чем завтра я Настю не увижу. А потом мне сразу лететь в Москву! Когда вернусь — неизвестно.
А она такая… чужая совсем! Замороженная! Мне от этого очень больно. Мне тоже нужна хоть какая-то реанимация. Но ее нет. Настя словно проснулась не вся. Как будто моя часть её не проснулась от этой комы.
— Настя… — прижимаюсь своим лицом к её. — Я люблю тебя.
Молчит. А у меня разгоняется это болевое ощущение пустоты, захватывая полностью грудь.
— Выходи за меня…
Отрицательно качает головой. Я зажмуриваюсь…
— Я не хочу… никого не хочу больше. Ни-ко-го… Уезжай, Серёжа. Оставьте меня в покое. Хватит меня… " спасать».
Оглушенно отстраняюсь.
Настя отворачивается к стене и закрывает глаза…
Целую её в висок, вдыхая поглубже её запах. Сдергиваю с кушетки китель. Выхожу.
— Охрану не снимать. На глаза ей не попадаться. Мне докладывать ежедневно…
— Есть!
«Есть…»
А у меня больше нет. Хреново я ее спас. Права она…
Глава 43. Зольниковы
Спрятавшись под зонтом зябко веду плечами. Промозгло и слякотно…
Квартира теперь у меня съёмная, с работы я уволилась. Не хочу никого видеть. Выслушивать сочувственные монологи, слышать обвинения в пособничестве Муратову от коллег. Всё. Стоп. Надо отсюда куда-нибудь уезжать, где меня никто не знает. Фамилию, что ли поменять…
Оглядываюсь. Замечаю опять знакомую машину в темноте. Сначала немного нервничала, потом поняла, что вероятно это Сергей оставил охрану. Следуют по пятам, иногда сменяясь пешими провожатыми. Один раз притормозили приставших журналистов, позволив мне сбежать.
Пусть будут… Мне так спокойнее. Спасибо.
На первом этаже дома, в котором я живу — кофейня. Готовить совсем не хочется, чувство голода пока не вернулось. Такая вот побочка… Покупаю себе стакан кофе на ужин.
И пью его из трубочки под зонтом у подъезда. Домой тоже не хочется. Чувства «дома» там нет. Нигде нет. Да и не было…
Мне первый раз в жизни так свободно и пусто. Мой мир замедлился и застыл… Из него исчезли адреналин и вынужденность. И мне хорошо. Почти. Если не вспоминать, что где-то там есть Сергей. Которого в моей жизни больше нет. И, вероятно, не будет. Он не звонит, не пишет… Растворился… Но я знаю, что звонил Лене, узнавал как у меня дела. Она сказала, тайком от матери.
У меня в кармане лежит его визитка. Там есть телефон. Но я тоже не пишу и не звоню. Потому что моё решение — оно верное. Первый раз во взрослой жизни меня отпустил страх. И его место ничего не заняло. Я теряюсь от этой пустоты. И не знаю, что делать с чувством свободы. Это проблема всех, кто долго находился в плену или жил «под прицелом».
«Пусть будет пусто и свободно! Это очень хорошо!» — головой я понимаю. Но сердцу этого не объяснить…
Оно надрывно и истошно стучит, болит и рвётся. Я игнорирую его. Но степень моего внутреннего отчаяния нарастает.
Голова и сердце никак не договорятся…
Делаю последний глоток кофе выбрасываю пустой стаканчик в урну. Всё безвкусное! Не чувствую ни сладости, ни горечи, ни остроты, ни соли…
Единственная ценная побочка от моей инъекции — равнодушие к сигаретам. Я больше не хочу курить, не чувствую тяги. Хоть научную работу пиши по борьбе с зависимостью. А может, это побочка от того, что в моей жизни больше нет страха. И мне не нужен никотин, чтобы успокаивать свои расшатанные нервы.
В холодной квартире, не переодеваясь и не включая свет ложусь на диван. Вздохнув, подтягиваю колени к груди. Прижимаю к лицу подушку и тихо рыдаю, пытаясь выплакать то, что болит и не умещается у меня в груди.
Я так его люблю!..
Главное — ничего не вспоминать — о нас… о нём… И про будущее не думать.
Надо переболеть. Иначе… мне никогда не выйти из этой реальности — реальности не видящих границ своей власти мужчин.
Но Сергей же не пользуется своей властью, Настя, уехал. Все как ты захотела! А если только пока?..
Вон, что его семья в городе устроила, до сих пор гудит как улей, головы летят.
Да и пусть летят к чёртовой матери!..
Отчего-то я уверена, что Сергей не позволит всплыть тому эпизоду, которым удерживал меня рядом Глеб. Сергей другой…
Поспать бы. Но как назло не спится. Сны поверхностные и все плохие. И в каждом он! Но я уверенна с ним всё в порядке, возле него столько близких. И еще уверенна, что такой мужчина будет быстро утешен другой женщиной.
А сердце все равно ноет… От этого еще сильнее ноет! Хоть и прогнав его, я не имею права на это чувство.
Моя депрессия и равнодушие ко всему плавно сменяются чувством благодарности к Сергею, что он как катализатор запустил события, которые вырвали меня из вечного плена. Пусть и такой кровью. Я была готова и к большей. Спасибо, что обошлось.
«Надо поспать…» — уговариваю я себя, сжимая крепче подушку. В темноте на моем столе виден силуэт букета с пионами.
Я занимаюсь мазохизмом? Может быть… Пусть… Ну, просто это самое хорошее, что случилось со мной за много лет — Зольников в этом купе. Наша такая неправильная, может быть, близость… Лицо его счастливое…
Ты же обещала себе не думать о нем! О чем тогда еще думать?!..
Всхлипывая закрываю глаза. Пусть у него всё будет хорошо…
Телефон тихо вибрирует в руке.
— Алё…
— Настя, — Ольга звонит мне каждый вечер. — Ты как? Можно я приеду?
— Олечка не надо, правда. У меня все хорошо, — убедительно вру я. — Просто все время хочу спать. И я уже легла.
— Ну ладно… этот твой… Зольников… звонил?
— Нет…
— Ну и хорошо.