– Ну?
– Ну была у меня маленькая проблема с тем майором Афанасьевым. Был настойчивым. Это заметил один из охранников и пообещал, что поговорит с ним. С тех пор Афанасьев обходит меня другой дорогой.
– Вот так просто? – с недоверием спросил Самарин. – Поговорил с ним и все? Охранник?
– Ага. А может, это из-за того случая?
– Какого случая?
– Как-то после этого Афанасьев неудачно упал с коня и пролежал две недели в госпитале. Чего ты так странно усмехаешься?
– Странно?
– У тебя такая холодная, противная ухмылка. – Ее передернуло.
– Тебе кажется, – хмыкнул Самарин. – В таком случае поехали на линию фронта. Посмотрим укрепления и поговорим с твоими обожателями.
– А Лебединский позволит?
– Позволит. Иди к машине, я принесу твое пальто, чтобы ты не простыла.
Самарин подождал, пока девушка скроется с его глаз, после чего вернулся в зал. Веселье было в разгаре: Афанасьев дремал лицом в полупустой тарелке, несколько штабных пели казачью колыбельную, а Лебединский что-то нашептывал на ухо блондинке с глубоким декольте. Только Матушкин сидел за столом с кислой миной, не обращая внимания на щебетание явно заинтересовавшихся им девушек.
– Мы с Анной отправляемся на линию фронта, – проинформировал Самарин без вступления. – Я должен сам увидеть, как выглядит ситуация.
– Спятил?!
– Я не пущу ее в окопы. Оставлю в каком-то убежище в тылу, но без нее солдаты ничего мне не расскажут, а у меня нет времени переубеждать их, что я не очередная штабная крыса или школьный приятель Лебединского. Когда вернусь, генерал должен быть трезвым как стеклышко.
– Значит, открываемся?
Офицер хмуро кивнул.
– Уж я поставлю его на узкую дорожку добродетели, – злорадно пообещал Матушкин.
Самарин похлопал приятеля по плечу и направился к выходу.
«Самое время закончить инспекцию и вернуться в Петербург, – подумал Самарин. – С Анной».
* * *
Генерал Лебединский ждал его в небольшом кабинете с идеально пустым письменным столом. Было заметно, что изучением документов он себя не утруждал. Он выглядел трезвым, только опухшие глаза свидетельствовали о том, что последнее веселье не прошло бесследно.
– Слушаю! – коротко бросил он.
Похоже, ему не понравилось, как обращался с ним Матушкин. Самарин уселся без приглашения, закурил, не угощая хозяина кабинета.
– Я был на линии фронта, – проинформировал он. – Оценил состояние укреплений и поговорил с солдатами. Ситуация на твоем участке катастрофическая, но ты это прекрасно знаешь.
– Прошу прощения, – рявкнул Лебединский. – Насколько мне известно, ты служишь в Конвое, и это не дает тебе права оценивать приготовление поля битвы! Разве что барышня Островская является твоим экспертом, – добавил он язвительно.
– Я бы советовал тебе оставить мою невесту в покое, – ответил спокойно Самарин. – Это первое и последнее предупреждение.
На щеках Лебединского заходили желваки, его лицо превратилось в деревянную маску, но генерал удержался от комментариев.
– Так лучше, – продолжил Самарин. – Наверное, ты считаешь, что я один из тех инспекторов, которые почти год доносят о мошенничестве в твоем регионе? Ничего подобного! Я посещаю линию фронта по поручению Генерального штаба, проверяя подготовку перед наступлением. Ты думаешь, почему я открываю тебе сверхсекретную информацию? Ну что ж, я уполномочен на это. Я сегодня говорил с генералом Брусиловым. И должен передать тебе распоряжения Ставки.
– Ты не мой начальник! Если бы Ставка хотела мне что-то передать, то я сейчас разговаривал бы непосредственно с ними.
Самарин посмотрел на него с отвращением, потом затушил окурок в пепельнице.
– У тебя нет никаких угрызений совести, да? Тебя не волнует, что наступление может провалиться? Главное, себе карман набить.
– Прошу прощения! Я…
– Молчать! – рявкнул Самарин. – Ты говоришь, что Ставка разговаривала бы с тобой? А вот и нет, уже никто не хочет с тобой разговаривать. Генерал Алексеев ознакомился со всеми рапортами, которые твои коллеги так услужливо заблокировали вместе с моими комментариями. И он принял решение. С одобрения Его Величества. Никто не станет на твою сторону. Ты остался один.
Лебединский сжал губы и потянулся за телефоном, соединился со штабом армии, назвал свою фамилию. Самарин не услышал ответ, но выражение лица генерала говорило само за себя.
– Никто не будет с тобой разговаривать, – повторил он. – Ты стал парией.
Лебединский дернул ворот, на стол посыпались пуговицы.
– Какие распоряжения? – спросил он хриплым шепотом.
– У тебя неделя, чтобы продвинуться в работе. Неделя, и ни дня больше! Плацдарм для атаки, пункты наблюдения, укрепленные железобетонными балками убежища. Это программа-минимум. Твой участок Брусилов посетит лично. И он примет окончательное решение насчет твоей дальнейшей участи. И нет! Не обольщайся. Это конец твоей карьеры. Возможно, они позволят тебе самому уйти в отставку. Если не приложишь всех стараний, офицерский трибунал осудит тебя за растрату и выгонит из армии.
По вискам Лебединского стекали крупные капли пота, офицер точно знал, что, если его выгонят из армии по решению военного суда, он окажется на задворках общества. Уже никто не подаст ему руки, не сыграет с ним в карты, не примет в клуб. Большинство офицеров в подобной ситуации находили спасение в стволе револьвера, считая это лучшим решением, чем жизнь в позоре.
– Я не знаю, хватит ли мне средств, – промямлил Лебединский. – Курс серебра…
– Молись, чтобы хватило, – сказал Самарин. – А теперь прощай. Мне пора.
Анна ждала его возле нанятого экипажа, Самарин не хотел использовать машину Лебединского. Девушка разговаривала с Матушкиным и с каким-то мужчиной в солдатской шинели.
– Может, представишь нас? – предложил он, целуя Островскую в щеку.
– Это Вячеслав Уминский. Помнишь? Я рассказывала тебе, как он помог мне избавиться от настойчивого ухажера.
Офицер кивнул, подал руку Уминскому, тот пожал ее после секундного колебания.
Широкое лицо с выразительными чертами могло принадлежать только крестьянину, но глаза, светящиеся умом, выдавали ошибку первого впечатления.
– Я ваш должник, – сказал Самарин, вручая Уминскому визитную карточку. – Сейчас я очень спешу, но позже у нас будет время поговорить. Прежде всего приглашаю вас на нашу свадьбу. Вместе с коллегами, – многозначительно добавил он. – Прошу только прислать мне фамилии, и я улажу все формальности.
– Если барышня Островская пожелает, – ответил Уминский.
– Конечно же да! Как я сама об этом не подумала!