Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста - читать онлайн книгу. Автор: Тим Грейди cтр.№ 67

Сама революция всерьез началась в первые дни ноября, когда моряки в Киле запротестовали против планов по отправке их в последнее сражение против британцев – по их мнению, бесполезное. Из этого северогерманского порта уличные демонстрации быстро перекинулись в Гамбург, Кельн, Франкфурт и Мюнхен и достигли Берлина 9 ноября. Кульминация революции произошла в тот же день, когда кайзер был вынужден отречься, и это событие послужило объявлению новой Германской республики. Учитывая, насколько массивные перемены за этим последовали, первая фаза революции прошла относительно мирно. В Берлине Теодор Вольф даже чувствовал себя настолько уверенно, что повел на улицу своих детей, «которым обязательно нужно [было] увидеть революцию»²⁴. Как будто бы падение Гогенцоллернов было просто бесплатным семейным развлечением.

Вольфа явно захлестнули с головой эмоции революции. Эта «величайшая из всех революций», писал он в «Berliner Tageblatt», разнесла в клочья «глубоко укоренившуюся» систему: «Вчера утром все было на месте… Вчера вечером ничего не осталось»²⁵. Но не все немецкие евреи разделяли этот восторг. И дело не столько в том, что немецкие евреи были глубоко преданы кайзеру – хотя некоторые, несомненно, были; скорее дело было в том, что революция, вынудившая его отречься, означала неуверенность в будущем. Макс Либерманн изо всех сил старался спрятать голову в песок. Он бросился в рисование просто чтобы не приходилось «думать обо всех несчастьях»²⁶. «Allgemeine Zeitung des Judentums» лучше выразила опасения общественности, подчеркнув, что впереди ждут «трудные годы, более того, трудные десятилетия»²⁷. Немецкие сионисты оказались перед той же дилеммой, одновременно радуясь падению дискриминирующей системы и опасаясь будущего. «Мы не можем предсказать, каких успехов добьется революция и как будет развиваться дальше», – объясняла сионистская «Jüdische Rundschau»²⁸.

Вопрос о курсе революции не только внушал опасения многим людям – он также послужил основанием для усиления разногласий. После свержения кайзера внушительное большинство надеялось на строительство новой стабильной и демократической Германии, тем самым решительно отвергая любые мысли о полномасштабной социалистической революции. Основной движущей силой для этой цели был новый Совет народных комиссаров, которому принадлежала власть до избрания нового правительства страны. Из шести его членов двое – Гуго Гаазе (USPD) и Отто Ландсберг (SPD) – были евреями. Та же схема наблюдалась на региональном уровне, где многие немецкие евреи заняли ведущие позиции в новых правительствах. Пауль Хирш вошел в состав прусского правительства, Шарлотта Ландау-Мюзам была избрана в парламент Любека, а Людвиг Хаас, недавно вернувшийся из Польши, где был советником по делам евреев, занял пост министра внутренних дел в Бадене²⁹. Хаас, так же как Хирш и Ландау-Мюзам, был умеренным революционером. Во время ноябрьских волнений он нахлобучил шляпу, схватил прогулочную трость и побежал ко дворцу эрцгерцога в Карлсруэ, чтобы обеспечить безопасность королевской семьи. Хаас явно скорее боялся социалистической революции, чем поощрял ее³⁰.

Резко выделяясь на фоне этих умеренных голосов, намного менее многочисленная изначально группа, также включавшая в себя много евреев, надеялась подтолкнуть революцию в более радикальном направлении. Карл Либкнехт и Роза Люксембург, два лидера марксистской Лиги Спартака, лишь недавно вышли из тюрьмы и сыграли весьма небольшую роль в первоначальных событиях ноября 1918 года. Пусть 9 ноября Либкнехт и объявил Германскую советскую республику, – это был скорее эффектный жест, чем серьезный фундамент для новой Германии. Люксембург еще больше отстала от революции, так как приехала в столицу лишь 10 ноября, а к этому моменту события уже пошли своим путем. Но, несмотря на медленный старт, они вскоре набрали скорость. К декабрю и Либкнехт, и Люксембург отчаянно призывали к полномасштабной социалистической революции. «Пролетарии, вставайте! В бой!» – восклицали они³¹.

В то время как Либкнехт и Люксембург оказались несколько в стороне от событий соответственно в Берлине и Бреслау, в Мюнхене Курт Эйснер уже проводил в жизнь социалистическую повестку дня. Эйснер в совершенстве исполнял роль левого радикала. Даже его друг, мюнхенский юрист Филипп Левенфельд, насмешливо заявил, что Эйснера «можно перепутать с Карлом Марксом» из-за косматой седой бороды, спадающей на грудь³². Седьмого ноября Эйснер почти единолично начал и в тот же день завершил баварскую революцию. Выступив перед большой толпой в Мюнхене во второй половине дня, он повел шествие к казармам, где солдаты присоединились к революционному движению. Той же ночью, когда город фактически находился в руках Эйснера, была объявлена республика; еще до восхода солнца берлинский еврей Эйснер также был назначен первым республиканским премьер-министром Баварии³³. Все произошло так быстро, что многие узнали о новой республике лишь проснувшись на следующий день. «Я не мог в это поверить. Я действительно проспал революцию?» – сострил немецко-еврейский ученый Мориц Бонн³⁴.

Может быть, и так, но события, которые произошли в Берлине в начале 1919 года, проспать было невозможно. Пятого января в центре Берлина собрались огромные толпы, протестующие против отставки начальника полиции Берлина, который был преданным членом USPD. В течение дня демонстрация превзошла все ожидания, ее размер и яростные настроения только росли. К вечеру часть протестующих отделилась и захватила правительственные здания и редакции основных изданий; позднее в руки мятежников также попали центральные вокзалы Берлина. Георг Бернхард, крайне возмущенный оккупацией своего издательства, обозвал левых повстанцев «толпой дезертиров и тюремными отбросами»³⁵.

Восстание спартакистов, как прозвали в народе мятеж, вывело под лучи революционного маяка все еврейское население Германии. Мало того, что еврейкой была Роза Люксембург, сооснователь движения спартакистов, но и другие выдающиеся его участники, такие как Лео Йогихес и Пауль Леви, были выходцами из еврейских семей. Крайние правые, которые не слишком нуждались в поводах для атаки, сокрушались, что революция «народа» оказалась лишь «диктатурой евреев»³⁶. Но здесь практически не учитывалось, до какой степени на самом деле были разобщены евреи и остальные немцы. Политика крайних левых не слишком привлекала немецких евреев, которые чаще всего сочувствовали в лучшем случае умеренным силам. В самом деле, CV так решительно дистанцировалось от социалистов-революционеров, что попыталось напомнить о протестантском наследии Либкнехта. Под весьма некорректным заголовком «Арийские предки Либкнехта» организация напечатала копии его свидетельств о рождении и крещении³⁷. Но крайние правые не слишком интересовались подробностями – они уже решили, что революцию организовали евреи, «прислужники Антанты»³⁸.

Эмиль Юлиус Гумбель, своевольный и крайне самоуверенный еврейский ученый, сделал краткую и непримечательную военную карьеру. Выйдя в отставку в 1915 году по состоянию здоровья, Гумбель провел остаток войны за изучением математики и заигрыванием с антивоенным движением³⁹. В 1921 году Гумбель применил к делу свои пацифистские убеждения, опубликовав короткий памфлет под заголовком «Два года убийств». Бесстрастное заключение гласило: мало того, что сторонники правых совершили на 326 убийств больше, чем левые, но к тому же большинство убийц избегли правосудия⁴⁰. Год спустя Гумбель переиздал свой памфлет под измененным заголовком «Четыре года политических убийств»; в этот раз он дополнил свои расчеты и продемонстрировал 354 политических убийства в правом крыле и лишь 22 в левом⁴¹. «Шесть лет политических убийств» Гумбель так и не опубликовал, хотя для этого нашлось бы достаточно оснований. Та же атмосфера разрушения, что и во время войны, пропитывала первые послевоенные годы. Но это не было простой преемственностью насилия и разрушения. Определенные нюансы касались и преступников, которые в целом стали намного моложе, и врага, которым была уже не Антанта, а коммунисты или даже, в некоторых случаях, евреи. Для крайне правых эти термины стали взаимозаменяемы⁴².