Роковое наследие. Правда об истинных причинах Холокоста - читать онлайн книгу. Автор: Тим Грейди cтр.№ 56

Отставка Бетман-Гольвега не привнесла спокойствия во внутренние дела Германии. В то время как мирная резолюция Рейхстага дала долгожданный импульс более умеренным партиям, правые приходили в бешенство от действий парламента. Летом Пангерманская лига обратила внимание на то, что она называла «еврейской прессой». Она обвиняла «Berliner Tageblatt», «Frankfurter Zeitung» и издание SPD «Vorwärts» – у всех перечисленных редакторы или владельцы были евреями – в заговоре против планов правых, касающихся аннексий⁹⁰. Подобные нападки могли создать впечатление, что немецкие евреи поставлены в самое маргинальное положение, но окончательно этого так и не произошло⁹¹. На фоне растущего антисемитизма некоторые немецкие евреи продолжали сочувствовать экспансионистской повестке дня правых. Так, пусть Георг Бернхард и был одним из «еврейской прессы», которую рисовали все более черными красками, он уделял мало внимания мирной резолюции Рейхстага. Под его руководством «Vossische Zeitung» задавалась вопросом о «цели» резолюции и призывала парламент не дать разрушить «национальное единство» и пошатнуть «волю к обороне» Германии⁹². В 1917 году немецкое общество явно переживало глубокие разногласия. Но это не было четким расколом – трещины шли во многих направлениях.

Критические высказывания Бернхарда оказались весьма мягкими по сравнению с нападками других немецких евреев на мирную резолюцию. Активнее всех изливал свой гнев на недавние события Адольф Грабовски, пользуясь своим руководящим постом в «Das neue Deutschland». Грабовски боялся, что заключение мира без аннексий пошлет опасный сигнал врагам Германии. Если Германия прекратит территориальную экспансию, ей «придется отказаться от [своего] места среди великих держав», предсказывал он. Пауль Николаус Коссман, современник Грабовски и редактор «Süddeutsche Monatshefte», был столь же двуличен в отношении мирной резолюции. Коссман высунулся из своего кабинета, обычно наполненного горьким дымом крепких сигар, чтобы перепечатать одну из статей Класса. В этой короткой заметке Класс осуждал мирную резолюцию как «опровержение и очернение великих свершений Бисмарка» – взгляд, который якобы разделял Коссман⁹³.

Как ясно показывала реакция Коссмана и Грабовски, националистическая политика Германии продолжала соблазнять некоторых немецких евреев даже на последних стадиях войны. Кроме того – и это, возможно, более примечательно – небольшое количество немецких евреев активно искало приют в новой Немецкой отечественной партии Тирпица. Артур Саломонзон и Георг Сольмсен, директоры могущественной компании «Disconto-Gesellschaft», вступили в эту партию, как и Луис Хаген, влиятельный банкир и инвестор многих промышленных концернов Рейнланда. Сольмсена, казалось, так захватила националистическая политика новой партии, что он даже предоставил ей финансовую поддержку⁹⁴. Но ни один еврей не зашел так далеко в поддержке Отечественной партии, как журналист Клеменс Кляйн, недавно обратившийся в христианство. Со своим деловым костюмом, подстриженными усиками и пенсне Кляйн выглядел добропорядочным во всех отношениях немецким гражданином. Видимо, он произвел нужное впечатление, так как весной 1918 года он поднялся до должности пресс-секретаря партии – положение, позволявшее ему пустить свой журналистский талант на службу экспансионистской политике партии⁹⁵.

Быстрое карьерное восхождение Кляйна было встречено в Отечественной партии с заметным недоумением. Иные недоумевали, как Кляйн вообще может быть способен присоединиться к движению против «иудаизма и еврейских представителей прессы»⁹⁶. Атаки на Кляйна не были малочисленными – более того, Отечественная партия очень быстро приобрела репутацию убежища для антисемитов, предоставляющего слово антииудейской риторике. Видя растущий внутри движения антисемитизм, CV решило донести свои тревоги напрямую до Тирпица, который в коротком письме заверил группу, что Отечественная партия рада любым конфессиям в своих рядах. «Я глубоко сожалею», – добавил он о случаях, когда «названием «Отечественная партия» злоупотребляли антисемитски настроенные личности». Хотя CV сохраняло крайне скептическое отношение к этому движению, ему пришлось признать, что небольшое количество немецких евреев, таких как Кляйн, идентифицировали себя с партией Тирпица, а потому их нельзя было отвратить от вступления в ее ряды⁹⁷.

Со своей стороны, Немецкая отечественная партия исполнила сложный трюк – она принимала к себе евреев, но в то же время крайне мало что предпринимала для пресечения антисемитских тенденций среди остальных ее членов. Несмотря на заверения Тирпица, адресованные CV, антисемитские инциденты преследовали его партию на всем протяжении ее короткого существования⁹⁸. Таким образом, Отечественная партия демонстрировала некоторые общие характеристики исторически сложившегося антисемитизма. Она проецировала свои страхи на воображаемого еврея – кого-то, воплощавшего все тревоги современного капиталистического общества. Напротив, реально существующие евреи, которые могли быть чьими-то друзьями или соседями (или, в случае Отечественной партии, ее собственными членами), были избавлены от некоторых наиболее жестких обвинений⁹⁹.

Этот феномен воображаемого еврея нигде не был так заметен, как на фронте. Во второй половине войны давление на еврейских солдат начало расти. Разочарование от отсутствия военных успехов в сочетании с внутренними раздорами и упадком морального духа привели к росту антисемитских инцидентов. Эрих Шлезингер, еврейский юрист, жаловался на взрывоопасные настроения, царившие на фронте. «Как я мог лично наблюдать, – писал он, – антисемитизм сильнее, чем когда-либо». На румынском фронте ситуация, похоже, была не лучше. Медсестра Роза Бендит рассказывала, как пожилой военный врач отпустил откровенно антисемитскую реплику при ней и ее коллегах. «Антисемитизм распространился здесь очень широко», – сокрушенно замечала она¹⁰⁰. Но на каждую Бендит и каждого Шлезингера приходилось столько же немецких евреев, мало сталкивавшихся с повседневной дискриминацией. Один еврейский солдат вспоминал, что «никогда не сталкивался ни с какими неприятностями», которые можно было бы счесть «антиеврейскими тенденциями или взглядами». Другой, которому довелось служить вместе с братом на Восточном фронте, писал: «Мы никогда не слышали ни одного оскорбительного слова, ни одного антисемитского высказывания»¹⁰¹.

Поразительная разница в опыте этих солдат на фронте может быть связана с различием между воображаемыми и реальными евреями. Там, где солдаты жили и сражались бок о бок, взаимоотношения пускали глубокие корни. Иногда они становились дружбой, но чаще на микроуровне преобладало, по крайней мере, чувство «групповой солидарности или товарищества»¹⁰². В небольших фронтовых подразделениях, где вместе сражались евреи и другие немцы, антисемитизм редко был направлен внутрь, на евреев в их составе. Так, в Баварском полку имени Листа, в рядах которого состояло пятьдесят девять немецких евреев, а также молодой Адольф Гитлер, почти не наблюдалось признаков антисемитизма в какой-либо форме¹⁰³.

Фотоальбомы еврейских солдат времен войны обычно рисуют весьма похожую картину. На Восточном фронте немногочисленные столкновения Роберта Эрмана с товарищами, похоже, носили исключительно легкомысленный характер. На одной фотографии запечатлена зимняя сцена шуточного сражения Эрмана с другим солдатом. Эрман атакует, держа в каждой руке по сосульке, его товарищ уклоняется и заносит собственные сосульки, готовясь к удару. И пусть климат явно был совсем другим, но Макс Галлер и его товарищи на борту UC-22 веселились похожим образом. В разгар неограниченной подводной кампании Галлер и еще двое членов экипажа разделись до подштанников, наслаждаясь солнцем, морем и песком Адриатики. Это «отпускное фото» зафиксировало не накаленную обстановку между евреями и другими немцами, а то, что на первый взгляд выглядело очень дружескими отношениями.