– А ну, хватит, парни, – влез в разговор Леха. – Всегда мне примером были, а теперь раскисли. Прорвемся.
Мишка умолк, замолчал и Батя. Где-то в глубине души у парня забрезжила надежда. Рано было сдаваться. Авось и правда смогут они прорваться. Ведь не раз из таких передряг выбирались, а тут… Какие-то лесные разбойники. Эстет тем временем неспешно встал и тихо подошел к двери сарая. Долго смотрел в узкую щель, потом вернулся к товарищам.
– Один караульный. И лес вокруг вроде бы. Вот бы выбраться отсюда, – мечтательно произнес товарищ. – Махнули бы в чащу – ищи-свищи нас потом.
В полумраке сарая время ползло медленно. Мишке казалось, что наступил полдень. Дождь давно закончился, ветер разогнал тучи. Парни частенько поглядывали в дверную щель, но там, снаружи, почти ничего не менялось. Бродили люди с оружием, пару раз приезжала лошадь с телегой, и бандиты разгружали поклажу. Лужи высохли, полуденное солнце припекало.
– Денек-то какой, – качал головой Леха. – В такой день и помирать неохота.
– Типун тебе на язык, – Михей показал товарищу кулак. – Жрать вот только хочется. Отобрали у нас все, а кормить, похоже, не собираются.
Кормить пленников и правда никто не собирался. Никто больше не приходил к ним, только караульный лениво расхаживал возле сарая, время от времени покуривая самокрутки. Батя, устав сидеть на одном месте, тоже доковылял до двери и прильнул к «амбразуре», разглядывая мир за стенами их темницы. Он долго смотрел в щель, и Мишка отчетливо услышал, как дыхание у бригадира участилось. А потом Вячеслав вдруг повернулся к парням и резко попросил:
– Мужики, а ну-ка, сядьте на место.
– Слав, чего случилось? – вопросительно глянул на товарища Михей.
– Сядьте, говорю, – повысил голос Батя и вдруг громко постучал кулаком в дверь сарая.
– Не будил бы лихо, – тихо бросил Леха, но Мишка дернул товарища за руку, и они быстро приземлились на кучу соломы. Дверь открылась, и в темное нутро сарая полился дневной свет вместе со свежим воздухом и запахами леса.
– Чего надо? – строго спросил караульный, присматриваясь к пленникам в полумраке.
– Узнал, Гена? – Вячеслав глядел прямо в глаза мужчине.
Тот пристально уставился на бригадира и вдруг вздрогнул.
– Слава, ты здесь откуда? Живой! А мы тебя давно уже…
– Рано похоронили, – усмехнулся Вячеслав. – Поживу еще. А вот ты здесь какими судьбами? Или тоже в разбойники подался?
Караульный быстро обернулся и глянул в открытую дверь, словно опасался, что кто-то может прийти за ним. Потом, будто бы успокоившись, притворил ее и торопливо заговорил:
– Рассказывай быстрее, откуда ты тут взялся и кто с тобой. А то застукают нас – и мне будет плохо, и вам.
– Да чего рассказывать, – бросил Батя. – Госрезерв тот мы не нашли, попали в лапы одним тварям, они нас в Комсомольск увезли, в тюрягу. Несколько лет там жил, пока вот с ребятами не сбежал. Домой добирался, на родину хотел хоть одним глазком глянуть. А у вас тут вон чего. И ты туда же, я смотрю?
– Нет, Слав, – покачал головой Геннадий. – Эта напасть у нас недавно появилась. Разбойники эти пожгли несколько деревень, жить нашим спокойно не дают. Некоторым из нас удалось втереться к ним в доверие. А народ из окрестных деревень кто в партизаны ушел, кто в Ксеньевку. Только бандитов с наскоку просто так не возьмешь. У них теперь сила большая.
– Не боишься здесь? – спросил Батя. – А если раскроют?
– Боюсь, – признался караульный. – Узнал, что разбойники силы стягивают, хотят на Ксеньевку нападать. А там сейчас – поселок большой, все с окрестных деревень туда стянулись. Мирные жители, бабы, дети… Если прорвутся – беда будет, Слава. Как они тебя-то приложили. Идти сумеешь?
– А что, бежать сможем? – в ответ спросил бригадир.
– Сегодня-завтра уходить надо, – кивнул Геннадий. – С учетом того, что вас взяли – лучше сегодня в ночь. К нашим. Потом в Ксеньевку – будем обороняться. Своих увидишь. Они-то уже и не ждут тебя давно.
– Мои живы? – вскочил бригадир. Скривился от боли, снова сел и нетерпеливо глянул на Геннадия. – Наташа, Аня, Олеся? Все?
– Да тише ты! – зашипел караульный. – Всех сейчас на уши поднимешь и меня спалишь.
– Где они? – спросил Батя громко, позабыв про осторожность. – Говори, мать твою!
– Вот разорался, блин, – выругался Геннадий. – Сейчас меня тут вместе с вами… В Ксеньевке они. Несколько лет уже там живут. Живы-здоровы, хорошо все с ними.
Тяжелый вздох вырвался из груди бригадира. Михей глянул на Батю и увидел, что глаза у того влажные. Вот так да, а говорили, командиры не плачут.
– Спасибо тебе, Гена, – тяжело выдохнул Батя.
– Да не за что пока, – махнул рукой тот. – А теперь слушайте сюда. Будем уходить сегодня вечером, как стемнеет. Я дам знак. Уйдем сначала к нашим – тут недалеко партизанский лагерь. Там решим, как дальше быть. Парни твои как, положиться можно?
– Спрашиваешь! – улыбнулся бригадир. – Полстраны со мной прошли, чего только не повидали. Свои ребята в доску.
– А ты уверен, что идти сможешь? – еще раз спросил караульный.
– Далеко не уйду, – с досадой сказал Батя, указывая на ногу. – Но постараюсь.
– Ты уж постарайся, – сказал Геннадий. – Твои тебя ждут, помни об этом. Все, мужики, до вечера.
Скрипнула входная дверь, лязгнул стальной засов. Полумрак снова затопил нутро сарая, но Михей чувствовал, что все изменилось. Он не мог поверить, что судьба вновь дает им шанс. Но раз уж его товарищ расплатился жизнью в комсомольской тюрьме, то теперь Мишка просто обязан зубами цепляться за любую надежду и возможность спастись. Сердце бешено колотилось в груди. Он глядел в глаза друзей и видел в них веру.
– Слава! – шептал парень. – Выберемся. Увидишь своих. Увидишь! Живы!
Он повторял одни и те же слова как заведенный. Казалось, что, произнесенные вслух, они весили гораздо больше и могли по-настоящему что-то изменить. Парень сел рядом с друзьями на груду соломы и почувствовал, что руки его дрожат. Тайка взяла его за руку, и Мишка понял, что немного успокаивается.
– А ему, это, верить можно? – осторожно спросил Эстет. – Не кинет?
– А у нас выбор есть? – глянул на него Батя. – Не должен, Лешка. Слышишь? Не должен.
– Ну хорошо б, если так, – кивнул тот.
Ничего не оставалось, как ждать вечера. Взволнованные и накрученные, друзья не находили себе места. В бригадира будто вдохнули новые силы. Вячеслав вдруг принялся рассказывать о своей семье и жизни до Войны. Батю словно подменили – никогда еще Михей не видел его таким. Он все говорил, и говорил, и говорил… И время за разговорами текло быстрее.
Прохладный вечер неторопливо спускался на землю. Сумрак в сарае загустел, обернулся настоящей темнотой. Михей уже не мог различить лица друзей, только слышал их участившееся дыхание. Батя, выговорившись, сидел в углу и смотрел в одну точку.