– Начальник, в жопу еще загляни, там не проверял! – ядовито выплюнул парень в спину досмотрщику.
Все произошло в мгновение ока. Вертухай обернулся и вмазал Ромке прикладом в лоб. Товарищ охнул и повалился на землю. Подоспели еще двое, рывком выдернули его из шеренги и принялись что есть мочи охаживать ногами.
– Это не он! – завопил Михей, но сильный удар тут же повалил его наземь. Цветастые круги поплыли перед глазами.
Парень на короткое время словно выпал из реальности, копошась на земле, пытаясь прийти в себя. Встал на четвереньки, сплевывая кровавую слюну, и увидел, как охранники подхватили сникшего Ромку и поволокли в сторону карцера. Вертухай повернулся к шеренге зэков. Он щерился и тяжело дышал, свирепо глядя на толпу.
– А ну, суки, одежду – снимай! Ползком в барак, падаль!
Зэки, дрожа, принялись стягивать с себя рванье. Кто-то мешкал, и тогда охранник подходил к нерасторопному и ударом ноги валил наземь. Голые и несчастные, скомкав одежду, зэки со стонами опускались на холодную землю.
– Живее, твари! Поползли!
Путешествие до бараков показалось Михею вечностью. Ледяная земля впивалась в кожу тысячами острых игл. Ломкий лед на лужах расцарапал ноги до крови. Заключенных трясло от холода, но они упрямо ползли. Охранники охаживали отстающих ногами и подгоняли угрозами. Дрожа и стуча зубами, зэки кое-как доползли до барака и принялись натягивать одежду. Мишка поднялся, трясясь от холода, и тут же ощутил на себе недобрые взгляды. Антон, парень из соседней бригады, подошел ближе и сплюнул ему под ноги.
– Сука, – процедил он с ненавистью. И вдруг стиснул кулаки и двинулся на Мишу. Тут же между ними вырос Батя.
– Отставить! – рявкнул бригадир, и Антон остановился, скрипя зубами. Видно было, что злоба клокотала в нем, но идти на Вячеслава он не осмеливался.
– В барак иди, – тихо и грозно рыкнул Батя, и парень повиновался. Остальные натягивали одежду, пытались согреться.
– Чтоб ему, падле, в карцере сгнить, – прошипел кто-то справа. Похоже, не все заметили, что вертухаю надерзил не схваченный Ромка, а Михей. А те, кто видел, поглядывали на Мишку исподлобья, недобро.
– Пойдем, – хмуро сказал Вячеслав. Парень набросил на плечи бушлат, посмотрел на бригадира. Тот глядел с укором, но не злобно.
– Херня это все, – бросил он. – Смелый ты, но тут этим ничего не докажешь, а только подохнешь скорее. Завязывай выпендриваться, если жить хочешь.
Михей промолчал. На смену ярости пришли обида и дикое чувство вины. Это он виноват в том, что Ромку бросили в карцер, из-за его амбиций пострадал товарищ. А что он доказал себе и этим нелюдям? Да ничего! В бараке он забрался на нары, ощущая, как ноют изодранные в кровь ноги. Совесть и тревога глодали его, и парень чувствовал, как от обиды дрожат губы. Что там с другом? Он здесь, а Ромка – в холодном подвале, и все по его вине.
Подошел Эстет, тронул Михея за плечо.
– Не вини себя. Они не любят, когда им вызов бросают. Могли бы и убить.
Парень промолчал – говорить не хотелось.
– Батя мне сказал, – Леха мотнул головой в сторону бригадира. – Злобу на тебя затаили ребята.
– И что мне теперь? – вскинулся Михей. – Извиниться и в жопу их поцеловать?
– Да зачем сразу так? – развел руками Эстет. – Просто повнимательнее будь. Как бы «обратка» не прилетела.
– Спасибо, учту, – бросил Мишка. Рядом застонал сосед. Вытянул жилистые руки вдоль тела, глянул мимо парня взглядом, исполненным вселенской тоски.
– Эх, жизнь поганая, – сплюнул мужик на пол, укрываясь драным бушлатом. – Сдохнуть бы, что ли, скорее!
– Да кто мешает-то, – злобно бросил Михей. – Иди да сдохни.
– А шел бы ты, – озлился сосед. – Самый умный да говорливый, что ли?
– Тихо вам! – шикнул Эстет и повернулся к Мише: – Успокойся и отдохни, утро вечера мудренее. Завтра что-нибудь придумаем.
– Слушай, Леха, а как там, в карцере? – тихо спросил парень.
– Жопа полная, – расстроенно сказал Эстет. – Туда лучше не попадать. Сейчас еще терпимо, а вот зимой – кранты. Комнатка два на два метра, холодрыга – как на улице. Жрать дают только вечером – холодную баланду. За неделю там копыта можно откинуть.
Михей задышал – тяжело, нервно. Он представил Ромку – избитого, замерзающего. Свет погасили, но картина, нарисованная Эстетом, не давала парню покоя. Рядом возился старый Рафик, долго бубнил и вздыхал в темноте. Наконец и его сморило. А Михей все лежал и слушал беспокойную тишину барака, перемежаемую стонами измученных рабов. День, словно котомка, доверху набитая событиями, уходил в прошлое. Утекали заботы и усталость. И только мысли деть никуда не получалось.
«Прости, братишка, – тихо прошептал парень, глядя в темноту. – Прости меня! Пожалуйста!»
* * *
Мишка проснулся от шороха возле его нар. Повел головой, пытаясь что-то разглядеть в темноте. Кажется, шевельнулась неясная тень во мраке спящего барака.
Михей приподнялся на локтях, но тут же сильнейший удар в скулу повалил его обратно на нары. Парень приложился головой о стену, и в глазах заплясали искры. Кто-то вцепился ему в ногу и дернул так, что Михей полетел на пол. Удар оказался не очень болезненным, но кто-то пнул его в живот, и словно костяная лапа сдавила горло, перекрыв воздух.
– Тащи сюда тварюгу! – скомандовал некто невидимый. В рот парню ткнулась грязная тряпка, и теперь он не смог бы даже позвать на помощь.
– Лучше не рыпайся, голубок, – послышался над ухом знакомый голос. Антон?
Михей пытался сопротивляться, но его подхватили под руки и поволокли в темный угол барака, в подсобку. Парень вдруг отчетливо понял, что сейчас свершится самосуд, и никто ему не поможет. Михей попробовал извернуться, лягнул кого-то. Полилась отборная ругань.
– Ах ты, гад! – кто-то из противников сунул ему кулак под ребра, и парень, только что обретший возможность дышать, снова подавился криком и засипел. И вдруг почувствовал у горла холод металла.
– Готовься, сейчас на ремни тебя порежу! – прошипела темнота голосом Антона. – Это тебе за вчерашнее ползание, утырок!
От очередного удара у Михея поплыли перед глазами круги. Он повалился, но невидимые мучители снова подхватили его, поставили на колени. Парень почувствовал, как по губам потекла кровь.
– Держись! – прошипел невидимый Антон и схватил Михея за волосы. Парень зарычал и сумел-таки выплюнуть кляп. И в этот момент с улицы долетел тревожный звон рельса.
– Что за… – начал было рассерженный Антон, но тут же в ночи заполошно зачастил автомат. А следом в барак вломился запыхавшийся зэк. Вспыхнул свет, лезвием полоснув по глазам.
– ТРЕВОГА! – заорал прибежавший, срываясь на фальцет. Барак зашевелился, с нар стали соскакивать перепуганные и сонные люди. Где-то на дальнем краю зоны вновь захлопали выстрелы, зачастил пулемет.