Морена-2. Золото партии - читать онлайн книгу. Автор: Александр Афанасьев cтр.№ 53

Часть закята – перечисляли на нужды Исламского государства. Остальное забирали себе.

БМВ остановилась в начале торговой улицы, не богатой, но и не бедной. Водитель машины по имени Али сунулся под сидение и достал большой разводной ключ. Им хорошо витрины с товаром крушить, можно и барыгу по голове ударить. И никакой закон не запрещает носить при себе разводной ключ.

Сидевший на заднем сидении Биляль взял слесарный молоток. Он тоже не запрещался законом к ношению.

– Йо, пацаны. Аллах с нами.

И они вышли из машины.

* * *

Лавка в которой это случилось, была седьмой по счету. До того у них почти не было проблем – в пяти заплатили без вопросов, в шестой заплатили после того, как Биляль ударил молотком по пальцу торговца.

В седьмой лавке… она изначально была какой-то странной. Торговец – вроде белый, но принял ислам, отзывался на имя Салам. Рэкетиры понимали, что ислам он принял, чтобы жить в этом районе и не платить джизью, но вынужден был соблюдать правила игры, потому что джизья для того и есть вдвое больше закята, чтобы люди принимали ислам. Искренен ли он в вере, никто не знал – да и насколько искренни они сами. А бросаться такфирами ⁴² на каждом шагу тоже не дело. Так и до крови может дойти.

Билал заходил в лавку первый, споткнувшись обо что-то, он выругался.

– Это что тут такое?

В лавку зашли и другие рэкетиры. Пол в ней был застелен толстой, строительной пленкой.

Из подсобки появился хозяин.

– Что это у тебя тут такое?

– А… это я ремонт затеял.

– А деньги ты нам приготовил? Сегодня четверг

– Приготовил.

Торговец открыл кассу, она привычно звякнула. Но достал оттуда не деньги, а пистолет с глушителем и дважды выстрелил. Биляль и Али рухнули на полиэтилен, заливая его кровью.

Все это было так дико и неправильно, что Мухаммед даже забыл о собственном пистолете за поясом. Он уставился на торговца и выдавил из себя

– Ты… чего?

Торговец улыбался, держа его под прицелом.

– Иншалла…

* * *

Мухаммед пришел в себя от жары.

Было дико жарко и нечем было дышать. Казалось, что он погружен в кипяток. Он сидел в каком-то фургоне, двери были закрыты и окна подняты – потому и дышать было нечем. Он видел людей через окна – фургон был на какой-то улице.

Он понял, что сидит на водительском месте, пристегнутый ремнем безопасности. Но когда он нажал на кнопку – то отстегнуться не смог. Мухаммед наклонился и увидел, что кто-то залил скважину строительным клеем.

О, Аллах!

Он обернулся, и увидел, что весь кузов машины заставлен какими-то бочками, кажется из-под нефтепродуктов. А еще он увидел аккумулятор от грузовика и провода, идущие к бочкам…

И тогда Мухаммед закричал от ужаса. Но никто его не слышал…

Дом…

У каждого человека должен быть дом. Место, куда он может вернуться, где он может спрятаться от всех опасностей и невзгод этого мира, где его ждут. Дом должен быть у каждого, тот у кого нет дома – подобен бродячей собаке.

У Ангела дома не было.

То место, где он жил, ничего для него не значило. Ему дали русское имя и фамилию, документы, выделили квартиру по линии администрации Президента – но это был не дом. Это было место, куда он приходил вечером, а уходил утром. И всё.

В рабочие дни он допоздна засиживался на работе, максимально оттягивая то время, когда надо было выключить компьютер и ехать домой, туда, где его никто не ждал. В выходные – он просто садился в самолет и летел в Петербург, чтобы бесцельно бродить по улицам, рассматривая город, пытаясь понять его суть. Москву он даже не пытался понять, это был космополитичный мегаполис, такой же, как Лондон или Нью-Йорк. Жить там или тут – мало разницы…

Но вот Петербург…

Столица Империи, откуда вынуждены были бежать его прадеды и прабабки, проигравшие войну. В недобрый час прозванный Петроградом, и под этим именем проигравший войну – сначала Отечественную, потом и гражданскую. Гражданскую он тоже проиграл – на выходе из нее получился кровавый и жестокий режим, быстро выродившийся в сталинскую тиранию. Джозеф Сталин, человек, четверть века правивший несчастной Россией железной рукой, первым делом он расстрелял не своих политических противников – правых, а своих союзников – левых. Многие из тех, кто победил в Гражданской войне и дожил до тридцатых – были расстреляны Сталиным. Сталину не нужны были люди, которые знают, как делается революция. Горькой насмешкой истории было то, что главным обвинителем на сталинских процессах был Вышинский – бывший царский присяжный поверенный.

Что произошло на этих улицах? Почему это произошло? Почему народ, в минуту тяжких испытаний, когда германец ломился вглубь страны – не сплотился, а наоборот, решил воспользоваться моментом, чтобы сбросить правительство и монарха, предать ослабевшую власть и армию – и все это перед лицом врага, перед лицом смертельного чужеземного нашествия.

Еще один парадокс истории – здесь же, на улицах Петрограда родились самые стойкие, самые беспощадные борцы – но не только левые, но и правые. Самыми стойкими, самыми последовательными, самыми жестокими и непримиримыми борцами с коммунистической угрозой – были сами русские.

НСДАП – создали не русские, но русские приложили немало усилий к тому, чтобы она стала тем, чем стала. Адольф Гитлер, только что выписавшийся из госпиталя после отравления газами, не имевший ни дома, ни крова – начинал свою политическую деятельность рука об руку с русскими эмигрантами – русскими и немцами из русской Прибалтики. Его кормили в русских домах, его прятали русские, его спасли русские после неудачного мюнхенского Пивного путча, прятали от полиции в своем доме, тайком вывозили подальше… тогда левые в Германии были очень сильны, у них были позиции и в армии и в правительстве, и убить бесноватого ефрейтора им ничего не стоило…

В Испании – сражались русские белые добровольцы на стороне генерала Франко. После войны – Испания стала домом для многих из них, кому повезло не стать принудительным возвращенцем в СССР по соглашению Рузвельта-Черчилля-Сталина.

Русские стояли у истоков создания послевоенных французских спецслужб, и здесь они боролись с социализмом и коммунизмом. Его дед готов был расстрелять половину студентов Сорбонны, чтобы не допустить падения де Голля и движения страны влево.

Только здесь – он вдруг осознал, что дед не любил Россию. Он ее ненавидел. Как и русских людей. Он всегда боялся не успеть – не успеть растоптать, раздавить, расстрелять. Он всю жизнь торопился лить кровь, боясь, что не успеет, и что кошмар 1917 года снова повторится. Что он просмотрит нового Ленина, Троцкого, Керенского, не успеет их убить до того как они придут к власти. Многие из них, бежавшие из охваченной революцией и гражданской войной России, вынесли именно это – страх не успеть, страх просмотреть, страх пощадить.