Бекетов вновь обратил внимание на то, что выглядел старик больным или смертельно уставшим. Бледное лицо было обильно покрыто испариной. Капли пота на лбу казались крупными, похожими на слезы. Интересно, это он от страха? Следователь сделал знак своим и вслед за хозяином квартиры прошел в гостиную, где Ветров сел, точнее, упал на диван, правой рукой пристроил левую руку на подлокотник. Рука была опухшей, но Бекетов внезапно разглядел на ней красную точку – след укола.
– Вы плохо себя чувствуете? Может быть, «Скорую» вызвать?
Бизнесмен улыбнулся, точнее, оскалился, словно волк.
– «Скорую»? Нет, «Скорую» вызвать всегда успеете. А пока спрашивай, начальник. Раз уж пришел. Что хочешь узнать?
– Многое, – спокойно сказал Бекетов. Внутреннее беспокойство разрасталось, заливая грудь, голову, живот. Всей кожей он чувствовал опасность, разлитую в воздухе, вот только ее источник определить пока не мог. Не этого же больного старика он боится. – Скажите, это вы в 1969 году ограбили квартиру Колокольцевых и убили ее хозяев?
– Я, – Зимин кивнул, перевел дыхание, словно ему было трудно говорить. – Ирка меня уговорила. А я ни в чем никогда не мог ей отказать. Она откуда-то узнала, что Тихон Колокольцев держит дома золото. Она всегда у них отиралась, подслушала какой-то разговор и сделала выводы. Хитрая она всегда была и умная. Такой палец в рот не клади, оттого я ее и полюбил. Мы как по нотам все разыграли. Я с выпускного пораньше ушел, ключи у меня были, я еще раньше копии с Глашкиных сделал, их Ирка у нее вытащила из сумки, а потом вернула. Сейф открыть и золото достать для меня плевое дело было, меня такие люди учили, каких уже много лет не делают. В общем, золото я достал, а тут и хозяева вернулись.
– По замыслу, вы не должны были их убивать?
– Сначала мы это не планировали. Зачем мокруху на себя вешать, когда можно по-тихому уйти. Но в последний момент Ирка новое указание дала.
– Зачем ей нужно было убивать Колокольцевых?
– Глашка в Москву передумала ехать. На выпускном сказала Ирке, что не хочет от родни уезжать. Ну, Ирка и велела избавиться от всех троих. Мол, не останется у Глашки никого, тогда ей волей-неволей придется в Москву отправляться. Вся родня ж там. Так в итоге и получилось. После кражи я золото Иринке отдал. Она так велела. Сказала, что лучше сховает, а я, дурак, повелся. Когда узнал, что они уехали, а вместе с ними и золота след простыл, ругал себя страшно, да поздно было локти кусать. Обвела меня Иринка вокруг пальца, но я никогда не мог на нее долго сердиться. Думал, поеду за ней в Москву, найду и ее и рыжики. А оно вон как обернулось.
Он остановился, перевел дух и откашлялся, словно у него першило в горле. Здоровой правой рукой растер грудь, как будто прогоняя невидимую стороннему глазу тяжесть. Коронавирус у него, что ли? Бекетову на мгновение стало страшно, но он тут же отогнал от себя глупые мысли.
– Дмитрий Андреевич, еще раз спрашиваю, вам вызвать врача? Мне кажется, вам нехорошо.
– Не нужен врач, – проскрипел Зимин. – Спрашивай дальше.
– Вы имели отношение к смерти Ольги Антоновой, дочери Аглаи Колокольцевой?
Лицо Зимина передернулось словно от внезапной боли. Он на мгновение прикрыл глаза.
– Имел, да. Я повредил тормоза у той машины, в которой ехали Ольга с мужем.
– Зачем? Вы хотели отомстить Аглае Колокольцевой за пропавшее золото?
Зимин вдруг начал смеяться. Это выглядело страшно, потому что в пароксизме сотрясающего его тело смеха он кашлял, задыхался, но продолжал смеяться. В какой-то момент тело старика выгнулось, и его вырвало прямо на диван, на котором он лежал. Но даже это не остановило его сатанинского смеха.
– Дурак ты, мент, – прохрипел Зимин. – Вот думаешь, что умный, а ты дурак. И ничего ты никогда не узнаешь и не докажешь. Хотя бы потому, что просто не успеешь.
– Я все-таки вызову «Скорую».
Бекетов вышел в коридор, отдал короткое указание, вернулся в комнату, где на диване скорчился Зимин. Руки и ноги у него подрагивали, как при судорогах. И что это с ним такое, черт бы его подрал.
– Ты спрашивай, спрашивай. Ты все равно не поймешь, но вопросы свои задавай. За что-то тебе ведь платят зарплату, а ее нужно отрабатывать.
– Вы убили Антонину Демидову, вашу бывшую одноклассницу Нюрку, за то, что она решила вас шантажировать?
– Глупая Нюрка, всегда была дурой и с возрастом не поумнела. Почти до семидесяти годов дожила, а не поняла, что шантаж никогда добром не заканчивается. Да, она решила шантажировать той тайной, носительницей которой стала. Нельзя посягать на чужую тайну, что же тут непонятного. А она осмелилась, вот и поплатилась.
– А Нина Петровна-то вам что сделала? За что вы ее убили?
В голове вдруг мелькнула внезапная мысль, что Зимин не мог быть убийцей соседки Колокольцевых. Неопознанный отпечаток пальца принадлежал не ему, уж чего-чего, а результатов его дактилоскопии в базе данных сколько угодно. Да и на время убийства Демидовой у него было неоспоримое алиби. Впрочем, додумать эту мысль до конца Бекетов не успел.
Лежащего на диване старого человека начала бить сильная дрожь. Подбежав к нему и наклонившись, Бекетов заметил точечные кровоизлияния в белки глаз, словно в глазах у Зимина лопались сосуды. Кожа вокруг носа и губ стала синей, пот тек ручьем, кожа казалась влажной и холодной на ощупь.
Губы шевелились, кажется, пожилой мужчина еще что-то говорил. Бекетов наклонился ниже.
– Уже скоро, – прошептал Зимин, впрочем, довольно разборчиво. – Так хорошо, правильно. Я свое пожил. А снова в тюрьму нет, не хочу. Не попаду. Уж лучше так.
– Как так? – закричал Бекетов, чувствуя, что этот человек неведомо как, но его провел. – Что вы сделали, Зимин?
– Укол, – прохрипел он. – Последний.
– Что вы себе ввели?
– Рицин. Знаешь такое слово, мент? – старик посмотрел на Бекетова торжествующе, словно одержал победу в шахматной партии, и потерял сознание.
Приехавшая через десять минут «Скорая» сделать ничего не смогла. Зимина еще успели отнести в реанимобиль и даже довезти до Склифа, однако спустя полчаса он скончался, не приходя в сознание, от отравления рицином – ядом, в шесть раз более токсичным, чем цианистый калий.
– Не вините себя, – сказал Бекетову вызванный им из отдела эксперт. – Рицин, введенный в виде инъекции, не оставляет шансов. Ни одного. Максимальное время, которое было ему отведено после того, как он ввел себе яд, составляло шестьдесят минут.
– Откуда он знал, что нужно ввести яд? – хрипло спросил Бекетов. За годы работы он много раз видел смерть, но так и не смог к ней привыкнуть. – Я успел записать все, что он сказал. Он фактически признался во всех убийствах, и мне его, если честно, совершенно не жалко. Не человек был, а упырь, оставивший несколько детей сиротами. И Аглаю Колокольцеву, которой было всего семнадцать лет, и маленькую Глашу, вообще двухлетнюю. Так что поделом ему, конечно. Предпочел смерть тюрьме и хрен с ним. Но как он узнал?