– Нет, – холодно и тяжело уронил Халид. – Я ни перед кем и ни о чем свидетельствовать не буду. Но ты должен знать, уважаемый ир-Салах, что если вернуться назад и поехать в Казрум по пастушьей тропе, то непременно наткнешься на тело Анвара-халисунца. Мало ли, вдруг ты захочешь все-таки похоронить эту мразь. Да и лошадь его где-то там же бродит, вот ее точно стоит найти.
– По пастушьей тропе, значит… – вздохнул караван-даш. – Вот оно как… А что же Туран?
– А что Туран? Уже у невесты, наверное, – пожал плечами Халид. – И если он передумает возвращаться к тебе на службу, сделай милость, не уговаривай. Не для него это. Чтобы бегать с волками, теленку мало отрастить крепкие рога и копыта.
– Вот, значит, как… – задумчиво повторил караван-даш. – Но ты говорил не про одну смерть…
– Не про одну, – согласился Халид. – И клянусь тебе душой того самого Халида, что этот человек заслужил свой приговор. Не жалей о нем, когда узнаешь имя. Случается, что тигр носит ошейник и делает вид, что служит человеку, но рано или поздно жажда крови возьмет у него верх над послушанием. А уж если он попробовал кровь на вкус, то тем более уже не остановится. Не жалей ни о нем, ни о хлопотах, которые тебя ждут, уважаемый. Ты слишком долго поворачивался к тигру спиной, и поверь, рано или поздно он бы на эту спину прыгнул.
– Я тебя понял, – тяжело промолвил ир-Салах. – И вправду много беспокойства ты принес в мой караван. Но бедой это не назову. И если все так, как ты говоришь, мне бы тебя поблагодарить, уважаемый Зеринге. Что я могу для этого сделать?
– Не ищи меня, – улыбнулся Халид, чувствуя, как с души у него слетел камень, который не увез бы ни один верблюд ир-Салаха. – Не ищи и забудь. А людям скажи… – Он вдруг вспомнил Турана. – Скажи, что к тебе ночью наведался джинн, который нес пару грешных душ, и рассказал тебе сказку про дорогу мимо Дай-Гупура. Скажи им, что у песков нет языка, зато неисчислимое множество глаз и ушей. Что иногда боги – да и люди – забывают о справедливости, но пустыня и ее младшая сестра степь ничего не забывают и не прощают. И хорошо бы это помнить тем, кто преломил хлеб у одного костра и разделил воду из одного бурдюка.
– Ну а если найдутся те, кто помнит эту историю? – осторожно уточнил ир-Салах. – Если прошло всего восемь лет, многие из того каравана еще живы…
– И что с того? – безразлично отозвался Халид. – Не стоит ворошить пески, чтобы поднять наверх старые кости. Что случилось, того не изменить. Просто у караванных костров добавится еще одна сказка, и не самая худшая.
Он выскользнул через разрезанный полог шатра, больше не сказав ни слова. Ир-Салаху есть о чем подумать, но почему-то Халид не сомневался, что в Казруме городским властям не объявят об убийствах в караване и не дадут описание сбежавшего убийцы. Кому в здравом уме придет в голову давать описание джинна?! А уж караванщики лучше многих знают, что в мире есть неведомые силы, у которых на пути вставать опасно. Если джинн совершил справедливость, которая запоздала на восемь лет, значит, у него были более важные дела. Когда смог, тогда и совершил! Утром найдут Мехши без единой раны на теле, и тогда вообще никто ни в чем не усомнится.
Халид глянул на небо, которое еще не начало светлеть, и вздохнул. Пора. Несколько мгновений он еще колебался, а потом подошел к арбе, возле которой ночевали Пери и его собственный конь. Отвязал дорожные сумки, погладил и потрепал по гриве жеребца, которому за несколько недель так и не успел дать имя, ну и не судьба, значит. Хороший конь, просто с Пери ему не равняться. Для Халида, конечно, а так ир-Салах ни монетки не потеряет, получив чистокровного халисунского жеребца за одну из караванных верблюдиц. Еще и выиграет.
Пери фыркнула, будто соглашаясь, и потянулась к нему мордой. Опустилась на колени, и Халид прянул в седло, усмехнувшись. Он определенно понимал Раэна, быть джинном куда веселее, чем караванным охранником, убийцей или просто наемником. Все они связаны по рукам и ногам тем, что ждут от них люди, а джинну никто не указ. Захотел – и обменял коня на верблюдицу! А люди пусть думают, зачем она джинну понадобилась! Эх, надо было добавить ир-Салаху еще одну сказку! Про заколдованную пери, помолвленную с джинном и дюжину лет пробывшую верблюдицей, а потом…
Степь мягко ложилась под копыта, и так же ровно складывались в голове Халида слова забавной истории. Пери разогрелась, разогналась и теперь отмахивала длинные плавные шаги с явным удовольствием. Один всадник – это не тяжелые вьюки возить! Халид ее понимал. Конечно, Казрум теперь придется объехать, да и боги с ним. Салмина не так уж далеко, постоялые дворы по дороге еще будут. Может быть, на одном из них он и расскажет пару новых сказок…
* * *
Рассвет оказался ледяным. Ночью тепло постели, согретой любовными утехами, разнежило их с Камалем, но стоило встать – и утренний воздух окатил кожу холодом, словно родниковая вода. Собравшись в путь, нельзя медлить, иначе Раэн и не подумал бы вылезти из-под одеяла до самого обеда, а то и до вечера. И наверняка провел бы это время очень приятно! Но остаться в Нистале надолго он не мог, а что изменят еще несколько часов или даже дней? Только добавят горечи.
Бережно укрыв спящего Камаля, Раэн бесшумно оделся, развел огонь в маленьком очаге и подложил побольше дров, чтобы юный нисталец проснулся в теплой комнате, а потом подхватил заранее собранные вещи и вышел на крыльцо. Солнце уже поднималось над холмами, поторапливая в путь. Подавив искушение вернуться в дом, Раэн оседлал черного как смоль жеребца с белыми чулками и звездочкой на лбу – щедрую награду от рода Керим за спасение маленькой древолазки.
Скакун был на редкость хорош, под стать богатому вельможе, а не бродячему лекарю, но Раэн не смог заставить себя отказаться. Да и заработал он его честно! Сам старейшина Керим, оправившись якобы от удара, а на самом деле от демонической одержимости, изволил навестить его и долго благодарил. Пока он призывал на голову господина целителя всевозможные милости небес, красавца-коня, полностью оседланного и в нарядной нистальской сбруе со множеством бахромы и кисточек, держал под уздцы здоровенный парень, одетый простовато, но в серебряном, как и полагается, поясе. Старейшину он, конечно, не перебивал, но стоило Мадину ир-Кериму утомиться и смолкнуть, застенчиво глянул на Раэна и прогудел:
– Не откажите, почтенный, примите от нашего рода! Дочь вы мою спасли, да и жену, почитай, тоже… Не ровен час, умом повредилась бы. Уж не обижайте нас, возьмите…
– Ну что с вами поделать, уважаемые, – растерянно вздохнул Раэн, глянул на гордо выгнутую лоснящуюся шею вороного, стройные ноги, широкие копыта… – Благослови небо ваш род, – вспомнил он, как положено желать удачи в Степи. – Пусть ваши жены и ваши кобылы будут плодовиты, стада подобны числом летним звездам, а дети и жеребцы резвы и здоровы.
И взял повод из рук довольно заулыбавшегося парня.
Передохнувший ир-Керим обрушил на него новый поток благопожеланий, так что Раэн еле отказался от приглашения погостить в доме старейшины. Нет-нет, и припасов ему в дорогу не нужно, у него, слава Свету и гостеприимным нистальским жителям, все есть! И провожать его не стоит, не надо отрываться от важных дел! До Иллая дорога одна-единственная, притом спокойная… Но если род Керим соизволит оказать ему огромную услугу, то… не оставят ли они себе его кобылу? Ему две лошади совершенно ни к чему, а раз уж его спутником теперь станет великолепный подарок рода Керим… Нет-нет, господин старейшина, ну какие деньги? Чем он заслужил такую обиду? Это ведь тоже от души!