Няня для волшебника - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Петровичева cтр.№ 16

— Это такие большие жуки, — ответил Огюст. — Мы сейчас вырежем из тыквы наши фонари, посадим туда светлунов, и нам не придется зажигать огонь. А светлуны заодно и поедят тыкву.

— Ф-р-р! — буркнул колобок. — Я бы тоже поел тыкву. Я от дедушки ушел, и от бабушки ушел, и от вас тоже уйду, только тыквы поем.

Я нарисовал зубастую тыквенную физиономию и взял со стола нож. У меня даже получилось вырезать ножку тыквы, которая потом станет крышкой фонаря — после этого накатила слабость, и я смог лишь вынуть рыжий кусок тыквенной мякоти и протянуть ее колобку. На этом силы меня покинули, и, откинувшись на спинку своего кресла, я стал смотреть, как Дора ловко орудует маленьким ножом, вырезая тыкве раскосые глаза.

Сейчас, когда мягкий свет лампы легко охватывал ее, рассыпая мятные блики по волосам, небрежно заплетенным в косу, иномирянка выглядела вполне привлекательной. Неудивительно, что она понравилась Огюсту: пока Дора была свежей и хорошенькой, как и полагается юной девушке, мой брат решил не тратить времени даром. Потом она останется в замке, выйдет замуж за конюха, и жизнь пойдет своим чередом. Или я все-таки сумею открыть ворота в другой мир и отправлю Дору домой.

— В твоем мире есть праздник Тыквенника? — спросил я. Энцо осторожно взял мою тыкву, забрал нож и принялся вырезать фонарь по намеченному мной рисунку. Когда я был маленьким, он садился рядом со мной на ковер в спальне и точно так же начинал резать тыкву — иногда я даже пугался тех жутких морд, которые порождало его воображение.

— Есть, — ответила Дора. — Мы тоже делаем фонари из тыкв, чтоб отгонять злых духов.

Я усмехнулся.

— Как это наивно. Никаких злых духов не существует. Все зло порождает искаженная людская воля, только и всего.

— Мы и не думаем, что они существуют, — чуть ли не с обидой ответила Дора, одарив меня обжигающим взглядом потемневших глаз. — Это суеверие. Самое обычное суеверие. Не надо считать нас дикарями.

Она действительно почувствовала поддержку, когда Огюст обратил на нее внимание. Я пожал плечами.

— Откуда же мне знать, насколько вы дикари? У вас по-прежнему есть войны, вряд ли это можно считать примером разумности.

Противная слабость вновь обняла меня влажными руками. Я подумал, что сегодня смог сделать очень много, а завтра уже будет намного легче. Постепенно я поправлюсь окончательно, и все будет хорошо.

И тогда я поеду в столицу и найду там Ингу. Просто для того, чтоб ударить ее по щеке и уйти. Тогда все на самом деле закончится, и я снова смогу дышать и надеяться.

Тыквенные фонари у нас вышли на славу. Энцо рассадил по ним дремлющих светлунов и унес. Огюст задумчиво почесал дремлющего на блюде колобка и сказал:

— Помнишь, братка, как было весело, когда у нас еще не водилось этих колобков?

Я невольно рассмеялся. Да уж, были времена! Дора посмотрела на меня с таким удивлением, словно не могла предположить, что я в принципе способен на улыбку и смех. Мне стало немного грустно. Когда-то, в те времена, когда Инга жила здесь, я был действительно добрым волшебником. Добрым и веселым. Но постепенно времена менялись, и теперь я чем-то напоминал своего отца, как и полагается старшему сыну. Серьезный, холодный, знающий всему цену и не ценящий ничего.

— Я был мастером на страшилки, — сказал я. — Когда отец поссорился с тогдашним королем, у нашей семьи остался только этот замок да фамильная гордость. Зима в том году выдалась суровая…

— О да! — встрял Огюст. — От мороза лопнуло стекло в одной из комнат. И мы, дети, спали в одной спальне, под одним одеялом, чтоб не замерзнуть. А братка рассказывал нам такие страшные истории, что Эмилда мочила постель. Эмилда — наша младшая сестра.

Дора улыбнулась. Сейчас, сидя рядом с нами, она чувствовала себя не служанкой, заброшенной в другой мир чужим коварством, а ровней братьям Цетше. Она ощущала себя почти частью семьи — и мне это не нравилось. Огюст вел себя слишком вольно, и это было неправильным. Однажды он уедет, а расхлебывать последствия этой вольности придется мне.

Хотя чего еще ждать от человека, который разводит драконов? Когда летаешь верхом на чудовище, то все сословные различия теряют для тебя смысл. Остается только то, кем человек является на самом деле.

Должно быть, я изменился в лице, потому что Огюст пристально посмотрел на меня и спросил:

— Ты как, братка? Что-то случилось?

«Тебе не следует давать слугам волю», — подумал я, но вслух, разумеется, не сказал ничего подобного. Огюст был не виноват в том, что я устал и чувствую лишь раздражение. Этой девчонки, Доры, было слишком много. Слишком. Она очень быстро заняла крупный кусок моей жизни и моего мира.

Никогда раньше никакая служанка не вырезала бы со мной тыквенный фонарь. Слишком много чести

— Что-то я устал, — признался я. — Сейчас Энцо вернется и отвезет меня спать.

Лицо Доры тотчас же стало встревоженным. Мне почему-то понравилось это выражение — деревенскому идеалу следовало помнить, что она не в гостях. А то, похоже, она стала забывать об этом в общении с Огюстом.

— Не стоит его ждать, я тебя сам откачу, — Огюст улыбнулся и, встав с дивана, взялся за ручки моего кресла. — Ты и правда давно сидишь, уже пора отдыхать.

Я не чувствовал ничего, кроме грусти и обжигающего стыда. Брат катил меня по коридору, и я с трудом сдерживал слезы. Так не должно было быть. Это было неправильным. Я всегда был старшим, сильным и смелым, я был поддержкой и опорой для всей своей семьи — и вот младший брат везет меня в комнату в кресле-каталке, и я могу только старательно делать вид, что все хорошо.

Я всегда боялся стать обузой для родных — и вот я стал ею. Превратился в сломанную куклу, которую надо одевать и кормить. И еще менять исподнее, конечно же.

Потом мы пожелали друг другу доброй ночи, и Огюст ушел. Дора ловко подключила артефакт легкости, без труда переложила меня на кровать и с заботливой улыбкой спросила:

— Что-то еще, милорд Мартин?

Я угрюмо посмотрел на нее. Как быстро она освоилась в чужом мире, просто загляденье. Ни следа смущения, неловкости и неудобства — с такой ловкостью она выйдет замуж не за конюха, а за Огюста, а тот и рад будет.

— Не строй глазки моему брату, — посоветовал я. — Он любит женщин больше, чем небо и драконов, и он обязательно разобьет твое сердечко, потому что верность — это не про Огюста Цетше.

Дора сразу же посуровела, стала серьезной и строгой — и за этой строгостью я увидел обиду. Мои слова задели ее намного глубже, чем я предполагал. Я будто бы дотронулся до того, к чему не имел права прикасаться.

— Я всего лишь старалась быть вежливой с милордом Огюстом, — проговорила девушка. — Я с ним не кокетничала и не строила глазки, но знаете, Мартин… — она вдруг шмыгнула носом и продолжала: — Вы злой человек со злым языком. И если бы в вас была хотя бы треть доброты и искренности вашего брата, вы пошли бы на поправку гораздо быстрее.