— Так, — командую тихо. — Мне на завтра нужен билет до Барселоны и точный адрес Жанны Ковалевой. Это раз. Второе — распечатку всех звонков с симки, оставшейся в Никитске. С момента покупки. Запросить немедленно, и мне на стол. Даю времени сегодня до конца дня. Понятно?
— Да, — бормочет изумленный Панкратов. — Все сделаем. В лучшем виде, Федор Ильич…
— Пошел отсюда, быстро, — рыкаю я, закусив удила.
«Я найду тебя, девочка, — вздыхаю, плюхаясь в кресло. — Конечно, я налажал с симкой. Но я и исправлюсь. Нужно только мозги включить самому и надавать по башке подчиненным. Желательно бейсбольной битой».
Закрываю глаза, понимая, что работать не в состоянии. Но банкир спит, а денежки капают. Нужно немного расслабиться. А то так и инсульт схлопотать можно. Или инфаркт. Не мальчик уже. А если кони двину, то все мое состояние достанется вероломной Аполлинарии. Я же все на нее переоформил, дурак! Насте и Илье выделил самые крохи. Все хотел обеспечить любимую после моей кончины. А оно вот как обернулось.
«Нужно вызвать нотариуса и переоформить завещание, — думаю я, потянувшись к айфону. Нахожу там плейлист с любимыми исполнителями и, уложив затылок на подголовник, отдаюсь во власть чарующего голоса Лиры Амани. Нежнейшее лирическое сопрано уносит меня на год назад, и я словно растворяюсь в воспоминаниях.
Нам с женой очень нравилась эта певица. И мой сын неравнодушен к ней как к женщине. Поэтому на день рождения Аполлинарии я приглашаю Лиру в наш дом. Гонорар баснословный. Но оно того стоит. Зато супруга радуется, как маленькая девочка. Даже во время обеда просит посадить звезду рядом с ней. Что ни сделаешь ради любимой? Мне даже радостно, что Аполлинария фанатеет от изысканного пения, а не слушает всякий рэп и шансон. Что удивительно, учитывая, из какой среды я забрал ее. Любуюсь женой, одетой в приталенное платье из органзы. Естественно, в нужных местах там проложен тонкий чехол, а кое-что прикрывает вышивка, но этот шедевр от Валентино сидит на малышке, словно вторая кожа, а по рукам и подолу порхают игривые бабочки. Скольжу ленивым взглядом по публике, собравшейся в нашем доме. Даже моя дочь после вторых родов выглядит как престарелая матрона. А про жен компаньонов и говорить нечего. Только одна Аполлинария сверкает как бриллиант в этой кодле старперов. Да еще Лира Амани, которой мой сын делает недвусмысленные намеки.
Вечер в самом разгаре и, когда ведущий объявляет любимую песню моей жены, Лира Амани выходит на сцену в точно таком же платье, как у Аполлинарии, и приглашает мою девочку подняться на сцену. Они стоят, обнявшись, как сестры-близнецы, и поют о любви к избраннику. И если до этого момента я чувствовал раздражение из-за глупой выходки Лиры, то теперь понимаю, что разозлился не на шутку. Аполлинария поет с душой. Вот только смотрит не на меня, а куда-то в зал. Поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с довольным сыном.
Твою мать! Мне только этого не хватало!
Тем же вечером я отходил ее ремнем. Хотя маленькая стерва и уверяла, что с яркой сцены не видела никого в зале. Даже меня. Небось, врала, курва.
«Стоп, стоп, стоп, — отключаю звук и смотрю на экран, где как рыба разевает рот Лира. — А может, тут без моего сына не обошлось? Нужно сначала проверить эту версию, а потом мчаться в Барселону. Вернее, с Ильи и следовало начать!»
Подхватываюсь с места и быстрым шагом выхожу в приемную, где Мишка, мой бессменный водила, рубится в какую-то игрушку. Здоровый мужик, а туда же!
Не обращая внимания на удивленные взгляды водителя и начальника секретариата, стремительно выхожу из кабинета и на личном лифте спускаюсь двумя этажами ниже, в кабинет управляющего банком. Захожу, не постучавшись, и обнаруживаю своего охломона, тискающего какую-то девку. Парочка барахтается на диване, не замечая свидетелей.
— Илья! — зову беспристрастным голосом.
— Ты бы позвонил, пап, — бухтит мой старший отпрыск, подскакивая и на ходу застегивая ширинку. — Я бы поднялся…
— Пошла вон, — киваю я девке, и как только за ней закрывается дверь, рыкаю нетерпеливо. — Ты что-нибудь знаешь об Аполлинарии?
— Клянусь богом, нет! — резко отвечает Илья. Не раздумывает, не мямлит. Не трет подбородок или башку. — У нас с Аглаей все серьезно. Я даже думаю развестись с Катей.
— Не повторяй моих ошибок, сынок, — вздыхаю я, устало опускаясь в кресло. — Кабаки и бабы доведут до цугундера, — на автомате выдаю избитую цитату.
— Все так плохо, пап? — смотрит на меня участливо сын и садится напротив. — Может, чайку или чего покрепче?
— Да, давай, — махнув рукой, решаю я. По большому счету мне и посоветоваться не с кем. А Илья свой человек. Прекрасно знает мою жену. Да и мозгами его бог не обидел.
— Меня ни для кого нет! — заявляет он секретарше.
— А если, — слышу я ее блеянье.
— Ни для кого! — отрезает Илья. — Даже если мне позвонит министр финансов…
«Ну, он обычно звонит мне, — хмыкаю я, наблюдая, как сын возвращается обратно. Достает из бара непочатую бутылку коньяка. Какие-то чипсы и банки с разной снедью. Фуа-гра, оливки, каперсы, анчоусы.
— Давай как раньше, — предлагает он, подмигивая. И я киваю, соглашаясь. Давние привычки, словно ритуалы, объединяют нас. В год, когда умерла Нина, моя первая жена и мать моих детей, мы с Ильей так и питались. Настька училась в Лондоне. А мы, по сути, остались одни. Доставали выпивку и консервы, хранящиеся в кладовке, и бухали по-черному.
— Только холодца не хватает, — криво усмехается Илья. — И свиных ушей. Помнишь, уминали за обе щеки?
— И жрали же, — ухмыляюсь я, дергая за кольцо банку с оливками. — Не бросай Катьку, — говорю глубокомысленно. — Она, конечно, идиотка. Но любит тебя. А всем молодым пуськам нужны лишь наши бабки, сынок.
— Твоей, выходит, нет, — бьет по больному Илья. — Что слышно? Где она окопалась?
— Если б знал, уже бы забрал, — тяжело вздыхаю я и, потянувшись за анчоусом, капаю оливковым маслом на рукав пиджака. — Твою мать, — рычу глухо. Стаскиваю с плеч испорченную вещь и кидаю на пол. — Потом выброси или отдай кому.
— Армани?
— Бриони.
— Жалко.
— Наплюй.
Настроение портится окончательно. Но нет повода не выпить. Спрятав в карман бриллиантовые запонки, закатываю рукава на рубашке.
— Гудим, сынок, — киваю, решая напиться. Пусть ничего нельзя поделать. И найти Аполлинарию почти невозможно. Но хоть залить свое горе я могу. Первый раз за полгода.
— Я с тобой, папа, — серьезно заявляет Илья, открывая вторую бутылку коньяка. — Если нужно куда поехать, только скажи. Или тут останусь, подменю. Одним словом, ты всегда можешь на меня рассчитывать.
— Спасибо, мой дорогой, — говорю, выдыхая, чувствуя облегчение. Мой сын непричастен к пропаже жены. Хоть за это спасибо, боженька! И выпив чуть ли не залпом стакан коньяка, предлагаю. — А поехали со мной в Барселону! Хочу поймать там Жанку и устроить этой дряни допрос с пристрастием.