Тоска заклубилась между ними. Непокорные желания требовали уединения и тесного контакта.
– Доброе утро, дочка, – поздоровался подоспевший Щукин.
– Добрый день, – рассеянно кивнула Стася.
– Ох, и соскучились мы по родному воздуху! Как тут дела?
– Все нормально.
Дежурная фраза, а на самом деле…
Эта зима стала самой длинной в жизни Стаси. Ноябрь еще как-то держалась. Забывалась в их телефонных разговорах. Рисовала. Приходила в квартиру Аравина. Перебирала его вещи. Вдыхала запах. Невзирая на минусовую температуру, долго, практически до онемения, стояла у металлического парапета лоджии.
С каждым днем разлука становилась все тягостнее. Словно в груди до необъятных размеров нарастал ком грусти. Становилось труднее прощаться и вешать трубку. Слушала его размеренный голос и засыпала. Отключалась от физической усталости, иначе бы просила его говорить еще и еще.
Они находились на разных концах света. Безапелляционно оторванные друг от друга вялотекущим временем. Но чувства держали их вместе. Засыпая, Стася шептала Егору: «Мы там, где нет препятствий. Мы на воздушных островах».
Невыносимо сильно хотелось закрыть глаза и пролистать эти пять месяцев. Проспать. Не испытывать течение времени. Но даже на воздушных островах чудес не происходит.
День рождения Аравина. Годовщина смерти Алисы. Новый год. День Святого Валентина. Двадцать третье февраля. Восьмое марта. Все раздельно. Она в полной мере прожила каждую минуту без него.
А сейчас, когда мечты стали явью, Стася сильно смущалась. Понимала, что нелепо себя ведет, но никак не могла исправить реакцию своего тела. Щеки то и дело заливал легкий румянец, а глаза опускались к мыскам ботинок.
Если в машине Гриша со Щукиным разбавляли напряженную атмосферу, то в квартире Аравина волнение затопило с новой силой.
Шагнув через порог, Стася сняла куртку и разулась. Рассеянно потерла замерзшие от холода руки. Не задумываясь, прошла в кухню и включила электрический чайник.
Слышала шаги Аравина позади себя. Но, не решаясь обернуться, уставилась на немигающую оранжевую лампочку.
Крепкие мужские руки скользнули вокруг ее талии. Требовательно прижали спиной к твердой груди.
У нее перехватило дыхание. В полупустых легких возникли приятные трепещущие ощущения. Низ живота стянуло ноющей болью.
– Так и будешь молчать? – теплое дыхание Егора обволокло ухо Стаси невесомой чувственной дымкой, и ей внезапно стало ощутимо жарко. По спине поползла испарина.
– Не знаю, – сдавленно отозвалась Стася.
Чувствовала колоссальное напряжение во всем теле. Не просто позвоночник натянулся, как струна. Все мышцы застыли, словно каменные.
Многое хотела сказать Егору. Да только не получалось ничего.
Аравин видел, как неестественно она держится рядом с ним. Знал, как расслабить. Но сначала ему необходимо было убедиться в том, что ее чувства остались неизменными.
Егор продолжал смотреть на доступный его взгляду профиль Сладковой, малодушно оттягивая неизбежный разговор. С каждой встречей его потребность в ее тепле росла. Разлука же по большому счету сделала немыслимый прыжок.
Секунды потянулись отчетливей. Стася ощутила, как кольцо его рук сделалось крепче, будто он опасался того, что она захочет отстраниться. Уловила сделанный им глубокий вдох у основания своей шеи. Волнующие колебания теплого дыхания. Трепетный поцелуй чуть ниже уха.
– Если передумала, уходи сейчас, – резко сказал Аравин.
Жесткость в его голосе противоречила всему остальному, что он делал.
Его правая рука планомерно потянулась вверх и осторожно легла на ее гортань, мягко фиксируя в нужном ему положении. Губы опустились на шею девушки. Нежно обхватили в тягучей ласке. Ритмично всосали. Язык жадно прошелся по чувствительной коже. Оставил влажное пятно, позволяя кислороду продолжать дразнящую негу после того, как он сместился ниже, к основанию девичьей шеи.
Стася находилась в его полном распоряжении. Неутолимое желание обладать ею являлось живым, дышащим зверем. И этот зверь упивался неприкрыто-чувственной реакцией Стаси. Ее частыми и шумными вздохами. Прелестным трепетом ее ресниц на порозовевших щеках. Ее дрожью в его руках. Ее вкусной кожей, что была слаже самых изысканных сластей всего мира.
Рядом со Стасей Аравин мыслил до смешного глобально. Но это выходило непроизвольно. Он сам не понимал, откуда брались эти мысли. Видимо, Стася наполняла его ими.
По-звериному обнюхивал девушку. Наверстывал все те ночи, что нереально мечтал о ней.
Свободная рука растопырилась прямо под грудью Стаси, сжимая и приподнимая упругую плоть выше. На самом деле ему хотелось накрыть ладонью непосредственно полушарие, но это могло стать опасным испытанием. Хватало и визуального мучения, когда молочные холмики показались из выреза тонкого свитера.
Прикрывая веки, Аравин грубо чертыхнулся.
Они двигались не в том направлении. Сначала им нужно было поговорить. Но после такой долгой разлуки казалось, что это – невыполнимая задача.
И все же Аравин сделал колоссальное усилие и отпустил ее.
– Нет. Я не уйду, – прошептала Стася, быстро поворачиваясь. – Я не передумала. Ты знаешь. Должен чувствовать. Я… просто… нервничаю, – прежде, чем Аравин успел впитать ее слова, Стася доверчиво обвила его руками и спрятала лицо у него на груди. – У меня мурашки от тебя.
В эту минуту все остальное потеряло для Аравина значение. Он сильнее стиснул ее, ощущая, как внутри грудной клетки разворачиваются знакомые бурлящие процессы. Сердце защемило. Душу вывернуло наружу. Странно, но Стася заставляла его чувствовать себя счастливым, в самом объемном значении этого слова.
– Дыши глубже, Сладкая.
Егор скорее почувствовал, чем увидел, как она кивнула. Ее руки судорожно смяли в кулаках футболку на его спине.
– Тише, девочка моя, – прошелся ладонями по ее напряженной спине. Поцеловал в макушку и снова тихо сказал: – Дыши, родная.
Слушая и ощущая неровное дыхание девушки, Аравин продолжал растирать ей спину. Целовал шелковую макушку. И постепенно кулаки, сминающие его футболку, разжались. Стася задышала глубже и медленнее. Спина расслабилась, и девушка прильнула к нему мягче.
– Скажи что-нибудь приятное, Егор, – тихо попросила она.
Он закрыл глаза. Свел брови, пытаясь вытащить на вербальную поверхность хоть что-нибудь из того, что сейчас испытывал. Только не умел Аравин красиво говорить. Не привык к тому, что в сердце было что-то, настолько всепоглощающе объемное. Не умел давать конкретное определение незнакомым эмоциям. Не знал, как произнести те ужасающие три слова, что так легко получалось у Стаси.
– Все, о чем я могу сейчас думать, принцесса, то, что ты моя.