– Первым делом она порадовалась, что не будет больше шерсти в доме. – Второй раз за вечер на его лице скользнула улыбка. Только в этот раз до жути циничная. Мурашки пробежали по спине девочки от этого оскала. Сердце сжалось, дыхание перехватило, и, даже если бы хотела что-то сказать, – не смогла бы.
– А потом ей, видимо, надоели рыдания Алисы, – снова заговорил Егор, – и она предложила взять новую собаку. Нашла точно такой же окрас кокер-спаниеля.
– Кошмар, – выдохнула девочка шокировано.
– Да, у тебя самой наверняка есть истории, от которых сердце дрогнет, жилы стынут, – сухо отмахнулся Аравин.
– Все не так ужасно, как ты думаешь, – недовольно сказала Стася.
– В смысле?
– Разница между нами в том, Егор, что я прощаю и отпускаю. А ты – нет.
Мужчина задумчиво посмотрел на сидящую сбоку от него девчонку.
Прощал ли он? Отпускал ли? Нет, никогда. Все в себе держал. Воспоминания скованы стальными цепями и спрятаны в самом дальнем уголке души.
Почему он должен что-то кому-то прощать, если его это задевало, каким бы то ни было образом? Прощать людей, которые настолько были зациклены на себе, что их совершенно не волновали собственные дети?
Алиса… Боль предательски выползла из тайных закромов и сдавила горло. В такие моменты ненавидел мать с отцом всей душой.
Нет. Не умел Аравин прощать. Может, и хотел бы, да не умел.
В этом плане у Стаси душа шире оказалась. Умела она фильтровать серость и резкость других людей и вырабатывать свою собственную, незнакомую Аравину теплоту.
Рядом с ней и ему дышалось по-другому: острее и глубже.
– У каждого – свой грех, – ответил он ей.
Пускай видит его таким, каков он есть. Если злопамятность и циничность – слабости, то он не будет их скрывать.
Если надо, то и дальше один. Незачем втягивать в свое болото еще и Стасю. Достаточно держать ее в поле зрения. Знать, что все нормально.
Раньше думал, что нет больше в сердце места свету. Что мрак и пустота там. Только бокс и спасал. А нет же, бл*ть! Оттепель пришла резко и неожиданно. Полтора года назад, увозя зареванную малолетку из Коломны, даже предположить не мог, что способен испытывать к ней что-то, кроме глухого раздражения и безразличия.
Сука-жизнь сначала выбила из-под ног табуретку. А дождавшись, когда петля затянулась до предела, резко срубила натянутый канат. И с тех пор будто в бездну летел, не чувствуя твердой поверхности под ногами. Не знал, чего ждать дальше.
– Оставайся такой всегда, – тихо попросил он, отбрасывая фотографию назад в коробку.
– Какой? – удивленно переспросила девочка.
– Слышишь? – сипло переспросил Егор, терзая ее настойчивым взглядом.
– Слышу, – послушно выдохнула Стася.
– Только меня не прощай. Никогда, – остерегал он ее надорванным шепотом.
– За что? – совсем растерялась она. Не понимала, к чему он ведет этот разговор.
– Не сейчас. Потом.
Мурашки пронеслись по коже Стаси на последнем слове Егора. В ответ ему только горестно вздохнула.
Не верила, что Аравин может по-настоящему обидеть ее. Его частая грубость обижала девочку. Но сердцем ощущала, что на самом деле он переживал за нее. Потому и срывался. Иначе бы его не волновали ее занятия боксом настолько сильно. Нельзя так настойчиво удерживать в стороне от потенциальной опасности безразличного тебе человека. Не верила. Как бы идеально он не носил свою равнодушную маску, иногда замечала в его глазах живые эмоции.
Но его настойчивый призыв внушал Стасе другое опасение. Боялась, что он так и останется закрытым для нее, поддавив в себе эти эмоции.
– Ты можешь намерено причинить мне вред? – прямо спросила девочка.
Аравин явно не ожидал ее вопроса, поэтому с ответом не торопился. Сверлил глазами и молчал, выдерживая паузу.
Неосознанно Стася сжалась под этим тяжелым взглядом. Но тут же заставила себя расправить плечи и выпрямиться. Лямка лимонного топа слетела с плеча от совершенного телодвижения, и Стася с неким облегчением опустила глаза, чтобы медленно поправить ее.
Аравин тут же поднялся и, отступив к двери, наконец, сказал:
– Нет. Но иногда мы причиняем боль невольно, знаешь?
– Знаю, – тихо согласилась девочка, устремляя на него взгляд. – Но ты не такой.
– Ошибаешься.
Он поджал губы и подмигнул ей. Но не было в этом жесте никакой игривости и веселости. Скорее, Стася назвала бы это подмигивание ободряющим. Так делают люди, когда все совсем плохо, призывая держаться.
***
На крыльце отчего дома Аравин остановился и на мгновение прикрыл глаза. Вечерняя прохлада резво скользнула под распахнутую кожаную куртку и, минуя тонкую ткань футболки, вмиг охладила разгоряченную кожу. Тепло в этом году задерживалось. Московская агломерация, уже несколько дней плененная холодным циклоном, дышала последождевой влагой.
Аравин любил такую погоду. Пока все сетовали на холод и ждали теплых деньков, он наслаждался одиночеством. В отличие от теплых дней, дождливые минимально наполнены толпой. На набережной, где Егор каждый день совершал пробежку, людей можно пересчитать по пальцам. В такие дни даже самые заядлые спортсмены предпочитают остаться дома. И хорошо…
Достав из кармана куртки пачку сигарет и серебряную зажигалку, Аравин поколебался, перекатывая сигарету между пальцев. И все же чиркнул зажигалкой и закурил. Опираясь о металлические перила большого крыльца, с жадностью втянул в себя терпкий дым.
Когда-то вот так же здесь стоял и курил. Как давно это было… Будто в прошлой жизни. Тогда еще даже не был профессионалом.
– Не думал, что боксерам позволительно курить, – заговорил со скамейки, не замеченный Егором ранее Гриша. – Отдышка, снижение выносливости, прощай, чемпионский титул, и все такое… – вяло перечислил он последствия никотиновой зависимости для спортсмена.
– Чужие лавры спать не дают, Гришаня, – беззлобно огрызнулся Егор и ухмыльнулся. Вдруг на душе стало отчетливо легко.
– Есть немного, Егор Саныч.
– Ей Богу, ты притомил, Гришаня, со своим «Егор Саныч», – недовольно сказал Аравин.
Яковенко встал и, поднявшись на крыльцо к Егору, прикурил сигарету. Затянулся торопливо и выпустил дым через нос.
– Не я первый окрысился. Так что, иди ты нахрен!
По малолетке они с Гришкой вместе учились дым кольцами выпускать. И водку вместе пить начинали. Сейчас же могли пройти мимо друг друга и «здрасьте» не сказать.
Аравин затянулся и спокойно посмотрел на Гришу.
– Не до шуток щуке, когда крючком под жабры хватают, – стряхнул пепел и уставился в темноту.