Философские исследования - читать онлайн книгу. Автор: Людвиг Витгенштейн cтр.№ 51

584. Теперь предположим, что я сижу в своей комнате и надеюсь, что N. N. придет и принесет немного денег; и допустим, что минуту этого состояния можно изолировать, выделить из контекста; то, что за нее произошло, не будет ли надеждой? – Подумай, например, о словах, которые ты, возможно, произнес за этот промежуток времени. Они больше не принадлежат данному языку. А в иной обстановке не существует и институт денег. Коронация – картина великолепия и достоинства. Извлеки одну минуту этого действа из его обстановки: корону водружают на голову короля, облаченного в парадное одеяние. – Но в другой обстановке золото оказывается самым дешевым из металлов, его отблеск считается вульгарным. А ткань парадных одеяний дешева в производстве. Корона – пародия на достойную шляпу. И так далее.

585. Когда кто-то говорит: «Я надеюсь, что он придет», вправду ли это сообщение о душевном состоянии или воплощение надежды? – Я могу, например, сказать это себе. И конечно, себе я ничего не сообщаю. Тут возможен и вздох, но не обязательно. Если я говорю кому-то: «Не могу сосредоточиться на работе; все думаю о его приходе», – вот это назовут описанием моего душевного состояния.

586. «Я слышал, что он придет; я жду его весь день». Это сообщение о том, как я провел день. – В беседе я пришел к выводу, что нужно ожидать некоего события, и облекаю этот вывод в слова: «Итак, теперь я жду его прихода». Это можно назвать первой мыслью, первым актом данного ожидания. – Возглас «Я жажду его увидеть!» можно назвать актом ожидания. Но я могу произнести те же самые слова по итогам наблюдения за собой, и тогда они означали бы: «И все же, после того, что случилось, я хочу его увидеть». Вопрос в том, что привело к этим словам?

587. Имеет ли смысл спрашивать: «Откуда ты знаешь, что веришь?» – и отвечать: «Я знаю это из наблюдений за собой»?

В некоторых случаях возможно сказать нечто подобное, но в большинстве – нет.

Имеет ли смысл спрашивать: «Я вправду люблю ее или только притворяюсь перед самим и собой?». Процесс интроспекции тут обращается к воспоминаниям, к воображаемым возможным ситуациям и чувствам, которые были бы, если бы…

588. «Я обдумываю решение уйти завтра». (Это можно назвать описанием душевного состояния.) «Твои доводы меня не убедили; я по-прежнему намереваюсь уйти завтра». Здесь хочется назвать намерение чувством – чувством определенного упорства, непоколебимой решимости. (Но здесь множество различных характерных чувств и поз.) Меня спрашивают: «Надолго ли ты здесь?» Я отвечаю: «Завтра я ухожу; мои каникулы завершаются». – И, совсем по-другому, восклицаю после ссоры: «Отлично! Тогда я уеду завтра»; я принимаю решение.

589. «В душе я убежден в этом». И бывает, что при этих словах даже указывают на свою грудь. С психологической точки зрения к этому способу выражения нужно отнестись всерьез. Почему бы его следовало принимать менее серьезно, чем утверждение, что вера – душевное состояние? (Лютер ^[37]: «Вера прячется под левым соском».)

590. Можно научиться понимать значение выражения «всерьез подразумевать сказанное» посредством жеста, указывающего на сердце. Но теперь мы должны спросить: «Как он этому научился?»

591. Должен ли я говорить, что всякий, у кого есть намерение, обладает опытом стремления к чему-то? Что есть характерный опыт «стремления»? – Вспомни вот что: если тебе срочно нужно вставить некое замечание, возразить в ходе дискуссии, часто случается, что ты, как многие, открываешь рот, делаешь вдох и задерживаешь дыхание; если потом ты решаешь промолчать, то выдыхаешь. Переживание этого процесса – очевидно опыт стремления что-либо высказать. Любой, кто наблюдает за мной, поймет, что я хотел нечто сказать и затем передумал. В данной ситуации, по крайней мере. – В иной ситуации он бы не истолковал мое поведение подобным образом, сколь бы характерным оно ни было для намерения высказаться в данном случае. И есть ли какая-либо причина допускать, что тот же опыт не может повториться в некоторой совершенно отличной ситуации – в которой он не будет иметь никакого отношения к «стремлению»?

592. «Но когда ты говоришь: “Я намерен уйти”, ты, конечно, подразумеваешь именно это! Здесь снова лишь психический процесс подразумевания дает жизнь предложению. Если ты просто повторяешь предложение за кем-то, скажем, чтобы высмеять его манеру говорить, то ты произносишь это без подразумевания». – Когда мы философствуем, порой может быть и так. Но давай рассмотрим по- настоящему различные ситуации и беседы, и способы, какими это предложение возможно произнести. – «Я всегда нахожу психический оттенок; возможно, не всегда один и тот же». И присутствует ли этот оттенок там, где ты повторяешь предложение за кем-то? И как отделить «оттенок» от остального опыта речи?

593. Главная причина философского недуга – однообразная диета: питаешь собственное мышление только примерами одного типа.

594. «Но слова, произнесенные со значением, обладают в конце концов не только поверхностью, но и глубиной!» В конечном счете дело в том, что нечто различное происходит, когда эти слова произносят со значением и когда их просто произносят. – Как я это выражаю, не важно. Говорю ли я, что в первом случае у них есть глубина; или что нечто происходит во мне, в моем сознании, когда я их произношу; или что они обладают атмосферой – всегда сводится к тому же самому.

«Что ж, если все согласны с этим, разве это не будет истинным?»

(Я не могу принять чье-либо доказательство, потому что это не доказательство. Оно лишь говорит мне то, что кто-то склонен сказать.)

595. Естественно для нас произносить предложения в такой-то и такой-то обстановке, и неестественно произносить их отдельно. Должны ли мы говорить, что некое особое чувство сопровождает произнесение каждого предложения, когда мы произносим его естественно?

596. Чувство «знакомого» и «естественности». Легче обнаружить чувство незнакомого и неестественности. Или чувства. Ведь не все, что нам незнакомо, производит на нас впечатление незнакомого. Здесь нужно рассмотреть, что мы называем «незнакомым». Если валун лежит на дороге, мы знаем, что это валун, но, возможно, не тот, который лежал там всегда. Мы признаем человека, скажем, человеком, но не знакомым. Есть чувства давнего знакомства: они иногда выражаются особым взглядом или словами: «Та же самая старая комната!» (я занимал ее многие годы и по возвращении нашел ничуть не изменившейся). Сходно есть и чувства чуждости. Я резко останавливаюсь, смотрю на предмет или на человека вопросительно или недоверчиво, говорю: «Все чужое». – Но наличие этого чувства чуждости не дает оснований утверждать, что всякий объект, который мы хорошо знаем и который не кажется нам чужим, порождает чувство знакомого. – Мы думаем, что на самом деле место, некогда заполненное чувством чуждости, должно, конечно, быть занято так или иначе. Если есть место для подобной атмосферы, и не одно, так другое должно его заполнить.

597. Как германизмы проникают в речь немца, который хорошо говорит по-английски, хотя он вовсе не строит сначала немецкое выражение и затем переводит его на английский; как это заставляет его говорить по-английски, словно бы переводя «подсознательно» с немецкого, – так и мы часто думаем, словно бы наши взгляды основывались на некоей мыслительной схеме, словно бы мы переводили с более примитивного способа мышления на наш собственный.