Частная жизнь импрессионистов - читать онлайн книгу. Автор: Сью Роу cтр.№ 84

Cтраница 84

Перечень претендентов на награды был подписан, и Мане получил свой орден Почетного легиона. В конце года он уже не мог без палочки встать с дивана и перейти к мольберту. Ньюверкерк (бывший куратор Академии изящных искусств при Наполеоне III) попросил общего знакомого передать Мане его поздравления.

– Когда будете писать ему, – ответил Мане, – скажите, что я тронут его памятью обо мне, но наградить меня он мог бы и сам. Он мог бы сделать меня счастливым, а теперь у меня уже никогда не будет этих двадцати лет.

В январе 1882 года правительство было расформировано. Кто-то стрелял в Гамбетту, и это покушение выглядело как попытка государственного переворота. В результате весь кабинет министров подал в отставку. Гамбетта, которому было всего 44 года, вроде бы оправился от ранения, но несколько месяцев спустя умер – скорее всего от какой-то болезни пищеварительного тракта (говорили, будто это было отравление свинцом от пули).

Проведя в кресле министра изящных искусств всего 77 дней, Антонен Пруст был вынужден оставить свой пост. По крайней мере он успел обеспечить Мане его «Почетный легион».

– День, когда справедливость свершится, близок, – сказал он Мане.

– О, я знаю все о «близком дне», когда свершается справедливость, – ответил ему Мане. – Это означает, что жить начинаешь только после смерти. О такого рода справедливости мне известно все.

Смена правительства и связанные с ней финансовые пертурбации немедленно отразились на художниках и комиссионерах. Когда (в феврале) грянула новость о крахе банка «Юньон Женераль», Дюран-Рюэль вновь оказался лицом к лицу с проблемой возврата огромных займов. И снова его регулярные выплаты художникам были приостановлены.

В отчаянной попытке предпринять нечто конструктивное, он решил организовать седьмую выставку импрессионистов. В целом художники очень хотели сделать все возможное, чтобы поддержать его, хотя у Моне его предложение не вызвало энтузиазма – он видел в нем лишь еще один повод подлить масла в огонь их старых раздоров. Но он зависел от Дюран-Рюэля.

Ренуар тоже был должен ему картины. На обратном пути из Италии он заболел, пришлось задержаться в Провансе до выздоровления. А поскольку выздоровление шло медленно, он отправился в Эстак подышать морским воздухом. Оттуда писал Дюран-Рюэлю, расхваливая местные красоты, мягкое солнце, безветренную погоду и объясняя, что ему будет полезно остаться здесь подольше, чтобы нарисовать несколько картин.

Они встретились с Сезанном и решили работать вместе, но Ренуар так плохо себя чувствовал, что план этот так и не осуществился. В конце концов он сдался и позволил мадам Сезанн лечить его своим рагу из трески – «амброзией богов», как он написал Виктору Шоке. «Наесться – и умереть…»

Когда в марте Сезанн вернулся в Париж, Ренуар все еще поправлял здоровье в Провансе. И только тогда до него дошла новость о спаде в делах Дюран-Рюэля. Ренуар немедленно написал ему, предлагая любую помощь. Он отослал 25 полотен для выставки, в том числе «Завтрак гребцов».

Моне с Алисой и детьми оставались в Пуасси, где пытались обосноваться в собственном доме – на вилле «Сен-Луи». По сравнению с домом в Ветее это было значительное улучшение условий: здание более просторное, с приятным видом на обсаженный липами бульвар Сены и на саму реку. Однако Моне особого энтузиазма не испытывал. Он по-прежнему волновался из-за Алисы. Хотя она и последовала за ним в Пуасси, было ясно, что ее дальнейшие намерения непредсказуемы. Много времени не потребуется, чтобы их скандальная связь вышла наружу, и Моне не знал, как она на это отреагирует.

Тревожила его и дочь Алисы Марта, преданная отцу и настроенная против связи матери с Моне. Ошеде в тот момент, судя по всему, затаился в Париже, не смея навещать жену, пока Моне рядом с ней. Тем не менее он по-прежнему был мужем Алисы, и она даже намекала, что намерена официально развестись. Сказав Алисе, что, по его мнению, ей нужно остаться одной и все обдумать, Моне уехал в Дьепп.

Он прибыл туда в ослепительно солнечный день, поселился в отеле «Виктория» и без промедления, надев толстые носки и прогулочные ботинки, отправился обследовать утесы. Но уже на следующий день его охватила тоска, и он впал в уныние. Отель располагался слишком близко к центру города, утесы были не чета фекамским, и на глаза не попадалось ничего, что ему захотелось бы нарисовать. Удаляясь от порта, Мане прошел весь Дьепп насквозь, за скалы, за за́мок, но все равно не нашел ничего, что воспламенило бы его воображение.

Вечера он проводил в кафе или в своей комнате в одиночестве, пока случайно не повстречался с местным художником, который сдавал в аренду свою студию. Моне тут же переехал в нее и попытался рисовать, но душа его была далека от живописи. Из Дьеппа он держал постоянную связь с Дюран-Рюэлем и был в курсе его планов.

– Если «известные персоны» будут участвовать в выставке, – заявил он ему, – я не желаю иметь с ней ничего общего.

Как всегда, главным яблоком раздора стал Рафаэлли. Гоген отказался от участия, объявив, что не позволит «Мсье Рафаэлли и K°» делать из него дурака. Кайботт и Писсарро заверили Моне, что Дега тоже решил не выставляться.

– Вообще-то едва ли этому следует радоваться, – ответил Моне.

Дюран-Рюэль начал обвинять Моне в том, что тот пытается сорвать мероприятие, а у Моне почему-то было ощущение (ложное), что группа выдавливает Кайботта из своих рядов.

Единственное, во что Моне, похоже, никак не мог поверить, так это в финансовый кризис Дюран-Рюэля, хотя об этом писали все газеты. Поэтому продолжал требовать от него денег, одновременно оговаривая свое обещание участвовать в выставке присутствием на ней картин Ренуара. Он всем говорил, что и пальцем не пошевелит, если не пригласят Ренуара (чьих последних работ он не видел).

Разочаровавшись в Дьеппе, Моне переехал в маленькую рыбацкую деревушку Пурвиль, где вода была бледно-сине-зеленой, над ней нависали низкие, поросшие травой утесы, а по реке, словно белые хлопья, проплывали маленькие парусники из местной флотилии. Ландшафт здесь был не намного привлекательнее, чем в Дьеппе, зато он нашел отель, где хозяин ресторана почтительно суетился вокруг него, а цена за постой была всего шесть франков в день. Вскоре Клод уже благополучно освоился там и каждый день ходил рисовать морские пейзажи и утесы.

Пока Моне наслаждался здоровым климатом и возможностью рисовать с комфортом, Алиса поняла, что ненавидит Пуасси. Постоянные неприятности утомляли и раздражали ее: дети беспрерывно простужались, ей не нравилось, что надо справляться с ними одной, и у нее не хватало сил должным образом заботиться о них. Моне писал ей каждый день: «…если бы ты знала, как тяжело мне сознавать, что ты так страдаешь…» В какой-то момент он сообщил, что хотел было немедленно вернуться в Пуасси, но именно сейчас самое важное для него – закончить некую работу. Пурвиль для этого самое подходяще место – трудно найти жилье, расположенное ближе к морю, которое он сейчас рисует, стоя на прибрежной гальке, жаль, что он не приехал сюда раньше, вместо того чтобы терять время в Дьеппе.