Частная жизнь импрессионистов - читать онлайн книгу. Автор: Сью Роу cтр.№ 48

Страница

Мане оказался прав: выставка «импрессионистов» лишь способствовала повышению статуса салонных художников, чьи произведения стали оцениваться все выше и выше. Более того, к участникам выставки намертво прилип ярлык «импрессионисты», и это едва ли пошло им на пользу, поскольку слово кратко резюмировало претензии публики к их искусству и в восприятии зрителей указывало на принадлежность любого из них к несерьезным, грубым, неряшливым бунтарям, подрывающим устои.

Сезанн испытывал мучительный стыд. Сразу после закрытия выставки он сбежал в Экс, оставив Гортензию с двухгодовалым Полем в Париже. Очутившись в Жас де Буффане, он немедленно столкнулся с проблемой. Это было его первое за три последних года возвращение домой, и родителей оно взволновало – особенно отца, который тут же прекратил выплачивать сыну содержание, поскольку, живя в доме, он, разумеется, ни в чем не нуждался. Но каково было теперь выживать Гортензии с Полем? Они не могли питаться воздухом. И Сезанн попробовал манипулировать отцом.

Порой можно было предположить, что Огюст Сезанн, вероятно, охотно (и даже с радостью) принял бы факт существования внука. Что его раздражало на самом деле (ведь он понимал: что-то неладно), так это то, что его держали за простака. Сам Сезанн (сын) тоже был рожден вне брака и по некой извращенной логике, которой иногда руководствуются в семьях, именно поэтому (и возможно, не без оснований) до сих пор страшился отцовского гнева. В действительности Огюст Сезанн, хоть и весьма сдержанно, всегда помогал сыну. «Выкупал» его из критических ситуаций, смирился с собственным разочарованием из-за выбранной Полем профессии, ездил с ним в Париж, чтобы подыскать подходящее жилье, и до сих пор выплачивал ему регулярное содержание. Но поскольку никто не говорил ему открыто, что происходит, чего же можно было от него ожидать?

Поль в типичной для него манере тщательно изложил свои мысли на бумаге, пытаясь играть на предполагаемом желании отца всегда видеть его дома и «невинно» умоляя его дать ему свободу.

О том, что, получив это небольшое содержание, он обрел бы свободу ездить туда-сюда, он благоразумно умолчал.

Именно в тот момент в Жас де Буффан приехал директор музея Экса. Он читал отзывы в прессе о выставке независимых художников и пожелал собственными глазами увидеть произведения новой «школы». Сезанн показал ему свои последние полотна. Директор закрыл глаза и повернулся к ним спиной. Придя в себя, он заявил, что Сезанн должен продолжать упорно работать, поскольку «терпение – мать таланта». Что-то – то ли письмо, то ли визит директора, то ли решимость Огюста Сезанна посмотреть, как долго может длиться эта шарада, – сработало. Вскоре Сезанн уже написал Писсарро: «Чуть позже я сообщу тебе, когда возвращаюсь и сколько мне удастся выжать из отца». Огюст согласился оплатить возвращение сына в Париж, но счел, что «это и так уже много». Похоже, с мечтой о доме в Овере, неподалеку от Писсарро, доктора Гаше и прочих друзей, можно было распрощаться.

В Париже художники вели подсчеты. Выручка от продаж, как и ожидалось, оказалась ничтожной. Больше всех – 1300 франков – заработал Сислей. Моне и Ренуар – меньше двухсот; Писсарро – 130; Дега и Берта Моризо не продали ничего. Берта не нуждалась в заработке, а Дега, хотя на самой выставке у него ничего не купили, продал семь из выставочных полотен еще до того, как каталог ушел в печать. У него также стали появляться свои частные поклонники-коллекционеры. А вот Писсарро в близком преддверии рождения очередного ребенка пребывал в глубоком унынии.

Вскоре после закрытия выставки пришли еще более огорчительные вести. Дюран-Рюэль, несмотря на все старания расчистить свои запасники и приступить к новым сделкам, вынужден был с прискорбием признать, что бизнес его стремительно приходит в упадок. У него не было иного выхода кроме как приостановить все выплаты художникам, которым он до того в рассрочку платил по счетам. Для Писсарро особенно это было последней соломинкой. Новорожденный сын Феликс (по прозвищу Тити), появившийся на свет 24 июля, в какой-то мере стал утешением в тяжелой семейной ситуации, но Жюли не переставала скорбеть о дочери, а у Камиля дела шли хуже некуда.

Озаботился будущим и Моне, хотя у него образовалось несколько преданных поклонников, в том числе прославленный баритон Жан-Батист Фор. По окончании выставки Эрнест Ошеде́, богатый владелец универсального магазина, человек с обманчиво суровым взглядом маленьких глаз и вечной огромной сигарой во рту, купил «Восход солнца. Впечатление» за 800 франков и еще четыре полотна по 1000 франков за каждое. Тем не менее прекращение поддержки со стороны Дюран-Рюэля оказалось тяжелым ударом, грозящим подорвать потенциал всей группы.

Моне быстро понял, что не может почивать на лаврах. Даже учитывая недавние покупки Фора и Оше-де, в 1874 году он заработал меньше, чем в предыдущем. У него возникли трудности с арендой дома в Аржантее. В конце мая он отказался от студии на улице л’Исли и очутился лицом к лицу с неприятным фактом: он больше не мог позволить себе снимать свой любимый аржантейский дом. Он нашел более дешевый, одноэтажный, с меньшим садом, но за него тоже нужно было платить – правда, на 400 франков меньше, чем он платил мадам Обри, однако и для этого пришлось потуже затянуть ремешок. Радовало лишь то, что все-таки удастся провести еще один летний сезон в Аржантее.

После напряженных событий весны Аржантей сулил покой и расслабленность. В новом доме Клода навестил Мане и нарисовал «Семью Моне в саду»: Камилла сидит на траве, подперев голову рукой и улыбаясь художнику, изящные маленькие ноги в желтых летних туфлях вытянуты и скрещены в лодыжках. У нее под боком прикорнул сын, утомленный летней полуденной жарой мальчик. На заднем плане – Моне с лейкой, в траве копашится несколько кур. Всем Мане придал непринужденные позы. Пока он рисовал этот групповой портрет, приехал Ренуар. Установив свой мольберт рядом, он принялся рисовать тот же сюжет.

Мане склонился к уху Моне.

– Кто этот твой друг? – пошутил он. – Посоветуй ему заняться чем-нибудь другим, у него совсем нет таланта.

Берта Моризо тоже собиралась вскоре уехать из Парижа на лето. С начала года они с матерью остались одни: отец Берты умер 24 января. Семья все еще носила траур. Берте удавалось скрывать от Корнелии критические отзывы на выставку, но тут ее навестил первый учитель Берты Жозеф Гишар. После визита он написал ей:

Мадам, я глубоко тронут оказанным мне Вами сегодня утром гостеприимством… Я словно перенесся мысленно в те времена, когда учил Ваших замечательных дочерей искусству – как педагог и как друг.

Страница