Мне не следовало удивляться. Этельстан хотел объединить саксов в одну страну, Инглаланд, и каждый житель Инглаланда должен быть христианином, а Нортумбрия до сих пор далеко не христианская страна. Почти всю мою жизнь ею правили даны или норвежцы, и язычники постоянно прибывали на кораблях. Этельстан может обратить страну в христианство, вырезав язычников, но тогда начнется война, в которую могут вмешаться норманны из-за моря.
Лучше, намного лучше, обратить самих норманнов, а самый быстрый способ это сделать — крестить их предводителей. Это сработало в Восточной Англии и Мерсии, и даны, населявшие эти земли, теперь поклонялись пригвожденному богу, а некоторые из них, как епископ Ода, подвизались в церкви. Я не сомневался, что Этельстан хотел бы убить Гутфрита, но это лишь позволит другим членам его семьи претендовать на трон, и в первую очередь, Анлафу, норвежцу, чей флот бороздил море, а армия покорила почти всех его ирландских соперников. Этельстану выгоднее держать на троне слабого Гутфрита, заставить его креститься, разместить в его стране гарнизоны верных саксов и ослабить его власть, затребовав большую дань серебром.
— И зачем Гутфрит послал тебя за мной?
Хоберн поколебался, но я сместил нож ближе к его глазам.
— Он ненавидит тебя, господин.
— И что?
Снова сомнения, снова движение ножа.
— Он хочет твоей смерти, господин.
— Потому что я помешал ему попасть к Константину Шотландскому?
— Потому что он ненавидит тебя, господин.
— А Этельстан хочет моей смерти?
Вопрос его удивил, и он пожал плечами.
— Он такого не говорил, господин.
— Гутфрит не говорил?
— Он сказал, ты должен платить ему дань, господин.
— Я? Платить этому дерьму?
Хоберн пожал плечами в знак того, что не он в ответе за сказанное.
— Король Этельстан сказал, что Беббанбург находится в королевстве Гутфрита, а значит, ты должен поклясться Гутфриту в верности. Он сказал, благодаря твоим землям Гутфрит может разбогатеть.
— То есть, Гутфрит должен воевать со мной?
— Он должен потребовать дань, господин.
И если я откажусь платить, а так и будет, Гутфрит возьмет объявленную им дань скотом. А значит, между Эофервиком и Беббанбургом начнется война, которая ослабит нас обоих и даст Этельстану повод вмешаться в качестве миротворца.
— Кто этот вчерашний лучник? — внезапно спросил я.
— Вчерашний? — переспросил Хоберн и вздрогнул, когда я острием кольнул кожу под его левым глазом. — Колфинн, господин.
— Колфинн! — удивился я, хотя, по правде говоря, и ожидал, что это будет вспыльчивый молодой воин, обвинивший меня в трусости.
— Он главный ловчий Гутфрита, — пробормотал Хоберн.
— Гутфрит велел меня убить?
— Не знаю, господин, — снова вздрогнул он. — Не знаю!
Я немного отодвинул нож.
— Гутфрит принимал послов Константина, верно?
— Да, господин, — кивнул он.
— И чего хотел Константин? Союза с Гутфритом?
— Да, господин.
Еще один кивок.
— И Константин сохранит трон за Гутфритом?
Хоберн поколебался, но тут увидел блеск ножа.
— Нет, господин.
— Нет?
— Он пообещал Гутфриту Беббанбург.
— Беббанбург, — ровным тоном повторил я.
Он кивнул.
— Константин ему пообещал.
Я встал, проклиная боль в коленях.
— Значит, Гутфрит глупец, — яростно сказал я. — Константин всегда хотел заполучить Беббанбург. Думаешь, он отдаст его Гутфриту?
Я убрал нож в ножны и отошел на несколько шагов.
Удивился ли я? Константин отправил Домналла в Беббанбург с щедрым предложением мира и помощи, но под ним просто скрывались его честолюбивые планы править всей Нортумбрией, а как обнаружили поколения норманнов, чтобы править Нортумбрией, нужно владеть ее самой главной крепостью. Если Гутфрит вступил в союз с Константином, он вскоре будет мертв, и над моей крепостью взовьется флаг Альбы.
— И что ты узнал?
Финан последовал за мной.
— Никому нельзя доверять.
— О да, это очень полезно, — язвительно заметил он.
— Им всем нужен Беббанбург. Всем.
— А ты чего хочешь?
— Уладить одну ссору, — злобно буркнул я. — Ты принес меч этого недоноска?
— Колфинна? Вот.
Он протянул мне меч.
— Отдай ему.
— Но...
— Отдай ему. — Я направился обратно к мрачным пленникам. Только Колфинн остался в кольчуге, но насквозь промок и дрожал на порывистом ветру, хлеставшем дождем с востока. — Ты назвал меня трусом, — рявкнул я, — так что бери меч.
Он беспокойно перевел взгляд с меня на Финана, а затем взял протянутый ирландцем меч.
Я вытащил Вздох змея. Я злился, но не на Колфинна и даже не на Гутфрита, а на себя. За то, что не распознал очевидного. Вот почти образовавшийся Инглаланд, вот Альба, желающая править еще большей территорией, а между ними Нортумбрия: не языческая и не христианская, не шотландская и не английская, и вскоре она должна стать или той, или другой. А значит, мне придется сражаться, хочу я того или нет.
Но сейчас предстояла менее серьезная схватка, я надеялся, она смягчит мой гнев перед более значительной.
— Ты назвал меня трусом, — бросил я Колфинну, — и вызвал меня на бой. Принимаю твой вызов. — Я быстро двинулся в его сторону, а потом, помедлив, сделал шажок назад. Колфинн отступил, и я заметил, что ему мешают намокшие сапоги. Я опять двинулся в атаку, рубанув мечом наискось, а противник поднял клинок, чтобы парировать, но до того, как мечи столкнулись, я отступил в сторону, и его удар вышел слабым. — Это все, на что ты способен? — Я хотел его раздразнить. — А браслеты где взял? Боролся с детишками?
— Тебе конец, старик, — сказал он, переходя в атаку.
Он двигался быстро и бросился на меня так же яростно, как я на него. Он напал так быстро и яростно, что я с трудом отбил его первый мощный удар, но промокшая одежда сделала юнца неуклюжим. Я тоже промок под дождем, но не так сильно, как упавший в воду Колфинн. Он поморщился, снова замахиваясь, а я поощрил его, шагнув назад и притворившись, будто отступаю под его свирепым натиском. Я заметил на его лице радость предвкушения оттого, что именно он сразит Утреда Беббанбургского.
Он хотел закончить бой быстро и, стиснув зубы, с ревом шагнул ко мне, замахнувшись для удара, который должен был вспороть мне живот и вывалить мои кишки на землю, я же шагнул к нему навстречу и ударил в лицо рукоятью Вздоха змея, выбив глаз навершием меча. Резкая боль лишила юнца сил, он отшатнулся. Я с силой толкнул его, и он упал.