И друг Коляна, партнер по рыбачьему делу — ведь лодка и сети у них были на двоих, — не находил себе места. Ну как так Колян мог исчезнуть, в никуда! Это слишком уж не вязалось с привычками, с образом жизни этих людей, суровых, но надежных, как само море.
После того, как они доложили о местных дельфинах, начался, как говорят в Одессе, гвалт. Пигалица-начальница позвала милицию. Немедленно появились важные чины из Одессы. Все сфотографировали, задокументировали, записали, опросили рыбаков. Те подписали показания. Непонятно зачем, но и с Федора, и с Коляна взяли подписки о невыезде.
Затем мертвых дельфинов увезли, а рыбаков отпустили домой. Вернее, домой ушел один, Федор, а Колян почему-то остался. Федор спешил домой, чтобы успокоить жену — она ждала второго ребенка, беременность была тяжелой, и он знал, что ей нельзя нервничать. А у Коляна не было семьи, он был холостой, поэтому и не пошел домой, а остался еще немного потереться возле городского начальства, послушать их разговоры. Он вообще был сплетник, Колян этот, да и любопытства в нем всегда было через край. Вот и решил он быть в центре событий.
К вечеру, когда жена Федора успокоилась, он решил послушать, чего Колян узнал, и пошел к нему.
Однако того дома не было, на двери висел огромный замок. А по словам старухи-соседки, которая копалась рядышком в своем огороде, она Коляна с утра не видела, сказала: как он ушел сети проверять, так больше домой не вернулся.
Федор не сильно обеспокоился — Колян мог пойти к какой-нибудь из своих баб, их у него хватало не только в поселке, но и в соседних деревнях. Но когда и утром Колян не объявился и не вернулся домой, Федор почувствовал настоящую тревогу.
Он принялся искать друга по всему селу. Заявился к вдове почтальона Семенчихе, с которой Колян крутил в последнее время. Но та его не видела уже с неделю. Ничего не знала и Катря — еще одна пассия Коляна, которая вместе с глухой матерью жила на степном хуторе, как раз по Аккерманской дороге. Тогда Федор поднял настоящую тревогу.
Бывший староста решил организовать поиски и попросил помочь нескольких местных мужиков. Те охотно согласились. В селе Коляна любили. Мужики обыскали весь поселок, заехали в соседние села — его нигде не было… И прошло целых три дня, как бесследно пропал. Когда же Федор обратился к пи-галице-начальнице, та лишь раскричалась и выставила его из своего кабинета.
И вот вечером перед штормом старику кто-то из местных принес известие, что в заброшенном доме за холмом перед лиманом видели свет. Староста рассказал это Федору, и вместе они решили проверить.
Сговорились идти после шторма. Но Федор всю ночь не находил себе места, и когда к рассвету шторм так и не начался, он бросился к старосте и уговорил его пойти в тот дом, тем более, что это было единственное место, куда мужики так и не заглянули.
Этот заброшенный дом пользовался дурной славой. Его старый владелец перебрался в Одессу, где вскоре умер. После этого в доме жили разные люди. Но когда там повесился один атаман, чья банда подбиралась к Аккерману, никто больше там жить не захотел. Дом стал разрушаться и со временем оказался совсем не пригодным для жилья. Ну а местных жителей, хорошо помнивших про атамана, и калачом нельзя было подманить к этому месту.
За холмом было поспокойней. Вблизи отчетливо виднелись темные воды лимана — густые и неподвижные, как чернила. Дорога к дому заросла камышом. Собственно, сложно было назвать домом почерневший остов строения без окон и с половиной крыши.
Несмотря на погоду, вокруг стояла какая-то пугающая тишина. Староста украдкой перекрестился. А Федор крепче сжал увесистую палку, которую на всякий случай взял с собой.
Но едва они подошли ближе к покосившейся двери, как стало понятно, что пришли напрасно. Что делал бы Колян в таком месте? Здесь нельзя было ни спрятаться, ни жить. Да и с чего бы он стал прятаться?
Мужики остановились, прислушиваясь. Вдруг тишину прорезал долгий, протяжный скрип, словно скрипнула дверь в петлице. Затем — снова. И снова.
— Пойдем, надо бы глянуть, коль уж пришли, — староста решительно шагнул вперед, в дверной проем.
Они оказались в большой комнате, заваленной мусором и заставленной обломками старой мебели. Над ней сохранились остатки крыши, поэтому здесь было не так сыро.
Осторожно пошли вперед… И вдруг оба застыли, подавив крик. Тело Коляна висело, раскачиваясь под потолком. Толстая пеньковая веревка была перекинута через прочную балку, а внизу валялась отброшенная в сторону табуретка. Эта балка и издавала тот пронзительный скрип, который отчетливо был слышен снаружи.
Первым очнулся от столбняка Федор. Издав нечто вроде рычания, он бросился вперед, попытался снять тело. Староста вынул нож. Кое-как они обрезали веревку.
Кожа Коляна была ледяной на ощупь, и было понятно, что мертв он уже довольно давно. В его широко раскрытых глазах застыло выражение какого-то детского удивления. Так смотрят дети на закрытую коробку, в которой может оказаться игрушка. Это выражение глаз никак не вязалось с трагичностью его смерти.
Обняв тело Коляна, Федор зарыдал. Староста, пытаясь его успокоить, наклонился и невольно поморщился: от трупа очень сильно несло «Тройным одеколоном».
— Но почему? — рыдал Федор. — Зачем ты так, Колян? Почему?
— А ну-ка положи его, — вдруг резко произнес староста, и Федор, подчиняясь властному тону, опустил тело друга на выщербленный пол, покрытый мусором.
Старик отогнул воротник рубашки Коляна. Голова его была неестественно согнута в сторону — веревка сломала шейные позвонки. А на шее, в том месте, где она была, виднелся багровый кровоподтек, в котором запеклись капельки крови.
Староста посмотрел, что находится в карманах покойного. Никакой предсмертной записки не было и вообще там не нашлось ничего особенного — мелочь, остатки махорки, моток какой-то бечевки… Да еще стеклянный пузырек с таблетками белого цвета, где оставалось три штуки.
— У него желудок больной был, доктор в городе прописал, — пояснил Федор, не сводя глаз с лица своего мертвого друга, на котором застыло удивительно спокойное выражение.
ГЛАВА 6
9 февраля 1938 года, Одесса
Зина пришла в себя от головной боли и от удушающего отвратного запаха, просто разрывающего ее ноздри. «Тройной одеколон». Отвратительный одеколон с мерзким, тошнотворным запахом. Зина всегда любила изысканные, тонкие ароматы, и это издевательство над человеческим обонянием просто не понимала. Кто мог создать такую гадость? И главное, почему эта гадость преследует ее, да еще с такой силой, словно в ноздри ей вставили тампоны, смоченные в этом одеколоне?..
Зина поморщилась, попыталась сесть. К ее огромному удивлению, это ей удалось без труда. Она открыла глаза, пытаясь осознать, что происходит с ней — сон или все-таки пугающая реальность.