– Все передал, просили быть осторожнее. Там комбат был…
– Уходим, ребятки, живее…
Немецкие артиллеристы тем временем открыли шквальный огонь по нашему многострадальному зданию. Мы же, спустившись, оказались еще и под пулеметным огнем из кварталов города. Но оглянувшись на мгновение, увидел то, что и хотел. Разрыв за разрывом, долбят мои пацаны. Выберусь, всем медалей выбью!
– Командир, влево давай, там канализация, уйдем! – кричит Вадик, а я в этот момент подхватываю падающего связиста.
– Саня! – тормошу его, но вижу прекрасно, как у него изо рта идет кровь. Вся спина липкая, мои руки срываются, и я падаю на землю вместе с ним. Лицо радиста застыло, глаза закрыты. Пытаюсь нащупать пульс и понимаю – поздно. В трех метрах от меня рвется земля, вскидывая липкую жижу вверх от разрыва мины, и один из стрелков прикрытия падает замертво.
– Бежим! – орет Вадик. Вскакиваю, зачем-то хватая разбитую рацию, и тут же падаю. Прямо между нами с Вадимом рвется еще одна мина. Чувствую, что в который раз уже что-то сильно бьет меня в грудь, но пытаюсь встать. Смотрю вперед, боль еще не пришла, поэтому вскакиваю и устремляюсь к Никоненко. Тот лежит тихо, не двигаясь. Падаю рядом и липкими от крови и грязи пальцами пытаюсь нащупать пульс. У Вадика кровь на груди, вижу рваные раны на гимнастерке и штанах. Раздается стон…
– Лейтенант… Вань, хана мне, беги! – шепчет сержант.
– Да хрен тебе по всей морде, вместе уйдем! – я хватаю Вадика за руку и тело и под громкий крик от боли вскидываю его на плечо. Второй разведчик и один из стрелков еще живы, пытаются мне помочь, второй связист тоже погиб. Втроем ковыляем туда, куда указывал ранее Вадик. Тут какие-то сараи, что скрывают нас от немцев, давая хоть какую-то передышку.
– Давайте вперед, я сам, – приказываю бойцам, и те устремляются вперед. Несу Вадима, сознание он потерял тогда, когда я грузил его к себе на плечи. Ну и хорошо, меньше криков. Делаю несколько шагов и понимаю, нога отказывает, но все же держусь. Канализация, к которой вел Никоненко, оказывается почти рядом, развороченная труба видна, чуть не падаем в нее. Плюхая по воде и тому, что было в трубе, уходим все дальше на восток, надеюсь, немцы в такой кутерьме не заметили точного места нашей пропажи, авось уйдем.
– Никифоров, дуй вперед, а то выйдем прямо к врагу! – приказываю оставшемуся разведчику. Тот устремляется вперед по трубе, а я так и иду сзади. Через несколько пройденных мною метров возвращается боец.
– Товарищ командир, можно выйти в домах, почти там, где мы шли сюда. Тогда прошли, можно и выйти, наверное. Немцев-то там не было…
– Проверяй, чего стоишь, я иду, – киваю в ответ.
Выбрались мы и правда в развалинах, которыми пробирались сюда. Вокруг стрельба, но это нам даже на руку. От стены к стене, не опуская Никоненко, я уже запинался, но шел вперед. И вот наконец внезапно возвращается из дозора Никифоров, а с ним два бойца.
– Товарищ командир, давайте поможем? – предлагают парни. Но я мотаю головой.
– Поможете, когда выйдем, пока несу, идем!
Оказалось, здесь стояли наши, почти целая рота пехоты держала несколько домов, они нам и помогли. Как мы оказались в отряде Светлова, я не помню, очнулся, будучи уже на берегу. Лейтенант был рядом, я лежал на досках.
– Ну и здоров же ты, паря! – воскликнул он, когда я закашлял.
– Вадим где?
– Да рядом твой сержант, рядом. Живой, спас ты его, лейтенант. А сам-то?
– Чего? – не понял я.
– Ты сам-то чуть живой, еле дотащили тебя сюда, тяжелый уж больно. Вот же вырастили тебя родители.
– Ага. Есть на чем переправить бойцов?
– А тебя не надо? – усмехнулся Светлов.
– Я… – задумавшись, я мысленно пробежал по телу, – я не знаю.
Я не чувствовал ногу, и правая рука была какая-то ватная, как не своя. Видимо, меня тоже зацепило, причем в этот раз серьезно.
– Грузите, ребята, – раздался голос Светлова, – да осторожнее, не растрясите!
– Куда меня? – с каким-то детским страхом спросил я. Видимо, все же попер отходняк, и появился страх. То самое противное липкое чувство, что забивает все мысли, и ты уже ни на что не годен.
– Нога и грудь, – дернул щекой Светлов, – ничего, Вань, сюда дошел – выживешь. Давай, братец, удачи тебе. Поправишься, бей фашистов до конца, все бы так воевали, как твои бойцы!
Сильно сказано. Причем это не штабная крыса хвалит лишь затем, чтобы оправдать свою неграмотность в управлении войсками. Хвалил такой же боец, как и я сам, а это приятно. Это и есть настоящая похвала, за которую и самому не стыдно. Значит, хоть что-то сделал правильно, раз хвалят такие люди.
* * *
Как переправились, я не помнил. Очнулся ненадолго на левом берегу, смутно знакомые бойцы перегружали меня на повозку, удалось разглядеть, что был я не один, раненых было много. Шума вокруг хватало, где-то слышна стрельба, где-то канонада орудий. Никто ко мне не обращался, да и незачем было. Несут, и то хорошо. Только сейчас я понял, как устал. Тело ныло и гудело, но больше от усталости, чем от ран. Хотя и раны беспокоили, я все ж не железный, хоть и крепкий.
Спустя какое-то время я периодически просыпался, тряска усилилась, а облака на небе, в которое смотрел, проносились быстрее, чем до этого. Сделал вывод, что везут на грузовике. В следующий раз, когда очнулся, кстати, реально спал, а не в отключке был, почуял, как меня вновь тащат. Несли, видимо, в санбат, видел сестричек и бойцов, которые и несли носилки.
– Ну что, лейтенант, все же уложили тебя в госпиталь немцы? – На операционном столе было холодно, это первое, что я почувствовал. Раздели, голый лежу, стыдно как-то. А врач знакомый, встречались уже.
– Ага, – кивнул я и сжался.
– Э, нет, братец, давай-ка не напрягайся, а то у меня не получится тебе и рану-то вычистить. Такой большой – и боишься? – А я вдруг осознал, что и правда боюсь. Боюсь, что калекой стану, почему-то именно такие мысли в голове. Ведь я-то знаю уровень здешней медицины. Сейчас распашет вдоль и поперек и скажет, что так и было. Черт возьми, легко сказать – расслабься. Как?!
– Стараюсь, – кивнул я вновь. Подумал о матери, об отце, как они там? Как воспримет мама, если принесут похоронку. Почему такие мысли в голове, откуда это все?
– Вот, другое дело, сестра, промокни! – Видимо, размышления о родных подействовали на меня, и я расслабился. Но почуяв, как внутри что-то скребет, задевая за какой-то предмет, чуть не вскочил. Держали крепко, а позже понял – привязали. И это правильно, иначе меня отделением держать нужно. Под первый же бряк под столом я отключился. Мыслей никаких не было, просто темнота, тишина и все.
Вновь очнулся от тряски. Тело ноет, но теперь уже в определенных местах. Сильно зудит грудь, нога на фоне этого зуда не ощущается. Скосил глаза, ага, ясно, куда-то вновь перевозят, вроде опять грузовик.