– Нет, мэм. Я носильщик на железнодорожном вокзале.
– Не знала, что Люденмеры куда-то собираются, – сказала служанка. В мире Мэйвис путешествие на поезде было чем-то невероятным и даже немыслимым. Она нахмурилась и решилась на еще один вопрос: – Простите за любопытство, но вы, случайно, не знаете, куда запропастились дети?
«Спросить у Люденмера не осмелилась», – догадался Кертис и ответил:
– Они скоро будут дома.
Мэйвис, конечно же, тоже слышала, как отчаянно вопила хозяйка, и с тревогой сознавала, что привычный порядок вещей в доме вдруг нарушился. Поняв, что от гостя ничего больше добиться не удастся, она спросила:
– Мистер Кертис, а что бы вы желали на ужин?
Такого вопроса ему еще ни разу в жизни не задавали.
– На ваш вкус, – сказал Кертис.
Такого ответа Мэйвис тоже ни разу в жизни не получала. Окончательно растерявшись, бедняжка изумленно застыла, не зная, что и сказать: ее рот беззвучно открывался и закрывался.
«Наверное, никто и никогда еще не предлагал Мэйвис сделать что-нибудь на свое усмотрение», – подумал Кертис.
Так они и стояли в этой великолепной комнате, онемевшие от внезапно обрушившейся на них свободы.
Темная ночь опустилась на окрестности Кеннера, и хижину окутала непроглядная тьма. Время от времени по Сомил-роуд проезжали автомобили, но ни звука, ни проблеска фар в этой глуши не было слышно или видно. Вокруг хижины у озера Пончартрейн вовсю щелкали, стрекотали и жужжали цикады, сверчки и еще какие-то неведомые лесные насекомые. Дождь прекратился. Теплый влажный воздух, напоенный запахом заболоченных берегов, заволокло поднявшимся с озера туманом. Туман медленно плыл по лесу, оставляя на ветках сосен и дубов невесомые обрывки, похожие на куски истончившейся и пожелтевшей от древности ткани.
В комнате пленников не было видно ни зги. Нилла пыталась заснуть, но каждый раз вздрагивала и просыпалась. Два часа тому назад Маленький Джек совершенно упал духом и плакал до тех пор, пока сестренка не подсела к нему и не обняла. Хартли, решив хоть как-то отвлечь детей, затеял было игру в города, но Джек играть отказался, а уставшая Нилла попросту не смогла сосредоточиться.
Вдруг за дверью громыхнул стол.
– Всем сохранять спокойствие, – скомандовал Хартли из своего угла.
Дверь отворилась, комнатку залило светом. Узников, привыкших к темноте, свет керосиновой лампы слепил, точно солнце в зените.
– Три слепые мышки! – перескочив порог, заорал Донни. Он захлопнул дверь и поднял керосиновую лампу повыше, чтобы лучше разглядеть своих жертв, жавшихся по углам. – Мм, как тут вкусно пахнет! А вы времени даром не теряли! Ну-ка, сознавайтесь, кто надристал?
Нилла еле удержалась, чтобы не послать Донни куда подальше, но благоразумие взяло верх.
– Разве тебе не пора уже баиньки, малыш? – спросил Хартли.
– Не-а! Пока мои дружбаны смолят на веранде, я вот решил зайти проведать вас, ребятки. Ну-ка, зацени! – С этими словами Донни встал на колени и направил свет от лампы так, чтобы Хартли смог разглядеть его лицо. Во лбу у юноши сверкал стеклянный глаз, примотанный изолентой.
– Как тебе такое, а? Я теперь трехглазый сукин сын! – Шофер промолчал, но Донни не унимался. – Слышь, жополицый, я с кем говорю? Я спросил, как тебе мой третий глаз? Круто ведь, да?
– Просто отпад, – ответил Хартли.
– Это точно, – согласился Донни. Глянув на Ниллу, он ухмыльнулся: – Ты тоже так считаешь, малышка?
– Вышло просто супер, – отозвалась Нилла.
– Черт возьми, да я просто красавчик! Два глаза хорошо, а три лучше! Это чтобы лучше тебя видеть, доченька! Слушай, а как тебя папашка называет?
– Он зовет меня Нилла.
– Не-не… ты не поняла. Родители дают детям клички, прямо как животным. У тебя какая? Пупсик? Пусенька? Или…
– Может, уже оставишь нас в покое? – спросил Хартли. – Неужели тебе мало, что мы тут и так страдаем без еды и питья?
– Пасть закрой! – хриплым от переполнявшей его злости голосом заорал Донни. – Слышь, жополицый, пердеть начнешь не раньше, чем я начну выбивать из тебя дерьмо, понял? – Посветив на прижавшегося к сестре Маленького Джека, он разглядел воинственно сжатые кулачки, замотанные изолентой, и проворковал: – Вы только посмотрите на этого здоровячка! Я слышал, как кто-то недавно рыдал: это был ты, здоровячок?
– Нет! – выпалил Джек.
– А вот за вранье будешь гореть в аду! Глаза-то красные! Лицо распухло, как будто тебе мячом зафинтилили на школьной площадке! Как тебе здесь нравится, а, здоровячок? Да уж, с роскошным особняком твоего папашки никакого сравнения! Бьюсь об заклад, что дома ты получаешь любую игрушку, какую только захочешь! Я угадал? Стоит только заикнуться, и все само плывет в твои загребущие ручонки! Разве не так?
– Вовсе нет!
– Да у тебя на лбу написано: «Я родился с серебряной ложкой во рту»! – рявкнул Донни и вдруг замолк, со злобой разглядывая Джека.
Нилла, затаив дыхание, молилась, чтобы этот сумасшедший поскорее ушел.
– Но в одном твой папашка облажался, парень, – продолжал Донни, – он не научил тебя уважать старших. Впредь, когда будешь со мной разговаривать, изволь обращаться ко мне «сэр».
– Тогда я вообще больше не буду с тобой разговаривать, – ответил Джек. – Возвращайся обратно в ту вонючую дыру, откуда выполз!
Хартли поморщился. Нилла пихнула брата плечом. Донни хохотнул и присвистнул:
– Ну, ты сам напросился, маленький говнюк!
Не вставая с колен, он подполз к детям поближе и направил свет лампы прямо им в глаза. Хартли в углу напротив весь подобрался для прыжка.
– Слышь, – сказал Донни, – а у тебя, малец, как я посмотрю, стальные яйца! Я даже немножко тебя зауважал! Но совсем чуточку, потому что ты меня невероятно бесишь! – С этими словами Донни дал Джеку пощечину. – Эй, не зевай! – сказал он и тут же ударил его по другой щеке. – Кому говорю, не зевай!
– Ради всего святого, – зарычал Хартли, – оставь парнишку в покое! Издевайся лучше надо мной!
– Не-а, тебя доставать неинтересно. Оп! Не зевай! – Донни врезал Джеку сильнее. Ниллу затошнило.
«Вот бы меня вырвало прямо на него: может, хоть тогда этот придурок уберется!» – думала девочка, сожалея, что в желудке пусто.
– Отстань! – со слезами воскликнул мальчик. – Я не…
Хлоп! – раздался звук очередной пощечины, еще более звонкий, чем предыдущий. Маленький Джек, оглушенный ударом, сморгнул, из нижней губы струйкой побежала кровь.
– Ну, раз тебе неймется, давай посмотрим, как ты умеешь махать кулаками. Что-то мне подсказывает: даже со связанными руками я вышибу из тебя всю дурь, – произнес Хартли с трудом поднимаясь на затекшие ноги.