Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Безугольный cтр.№ 28

Таблица 2. Личный состав строевых и нестроевых нижних чинов в войсках по племенам за 1868-1877 гг.

1* Жмудины или самогиты – литовский субэтнос.

2* Чухонцы – устар. этноним прибалтийско-финских народов в новгородских землях.

3* Вотяки – устар. этноним удмуртов.

4* Зыряне – устар. этноним коми.

5* Черемисы – устар. этноним марийцев.

Составлено по: Ежегодник русской армии за 1869 г. СПб., 1869. С. 200–201; Ежегодник русской армии за 1874 г. СПб., 1874. Ч. 2. С. 304–305; Ежегодник русской армии за 1877 г. СПб., 1877. Ч. 1. 1877 г. С. 234–235; Ежегодник русской армии за 1878 г. СПб., 1878. Ч. 2. 1878 г. С. 256–257; Ежегодник русской армии за 1879 г. СПб., 1879. Ч. 2. 1879 г. С. 266 – 267.

Русскому правительству одной из главных целей привлечения к военной службе инородцев виделось обрусение, понимавшееся и буквально (освоение русского языка, культуры, поведенческих моделей, отказ от собственной этнической идентичности), и символически (обретение национального достоинства, приобщение к русской истории, как к собственной) ^[222]. В этнокультурном единообразии виделся залог стабильности и прочности воинского коллектива. Ставя цель на русификацию, царская военная администрация не поддерживала национальные формирования, ибо в них не происходило искомого радикального отрыва инородцев от национально-культурного субстрата.

С введением 1 января 1874 г. всеобщей воинской повинности пропорция в этническом составе армии несколько сдвинулась в пользу нерусского контингента: в этом году воинская повинность была распространена на не отбывавшее прежде рекрутской повинности инородческое население Астраханской губернии, Тургайской, Акмолинской, Семипалатинской, Семиречинской и Уральской областей, а также на сибирские племена ^[223]. Однако реальный массовый призыв год от года откладывался «до особых распоряжений».

В 1887 г. воинская повинность была распространена на туземное население Закавказского края, Кубанской и Терской областей. Но фактически оно коснулось лишь местных христиан (прежде всего армян и грузин), в то время как мусульманам Закавказского и Туркестанского краев, так же как и коренным народам Урала и Сибири, «временно, впредь до дальнейших распоряжений» натуральная военная служба уже в 1889 г. была заменена взиманием денежного сбора. В то же время допускался прием охотников (добровольцев) из числа мусульман ^[224]. По расчетам Военного министерства, эта мера должна была дать по мобилизации до 260 тыс. солдат, сократив тем самым бремя воинской повинности для русского населения с 39,5 человека на 1000 мужчин работоспособного возраста до 34,9 человека на 1000 мужчин, то есть на 12 % ^[225].

Привлечение широких масс нерусского населения империи к службе в армии считалось сугубо положительным шагом, ибо не только расширяло мобилизационную базу государства, но и являлось мощным культуртрегерским инструментом в отношении нерусских военнослужащих. Длительный срок службы, установленный уставом, способствовал профессиональному, социокультурному и языковому сближению нерусских контингентов с доминирующим в армии русским элементом.

Но с формальным введением всеобщей воинской повинности картина менялась крайне медленно. Призыв на окраинах империи нужно было долго готовить: налаживать общегражданский и воинский учет населения, поднимать его культурно-образовательный уровень, повышать степень его толерантности российской власти. Призыв приходилось год за годом откладывать. В 1889 г. профессор кафедры военной статистики Академии Генерального штаба А.М. Золотарев констатировал продолжение демографической перегрузки воинской повинностью русских ^[226]. Если на территории Европейской России лишь 0,4 % населения было освобождено от службы, то в Сибири – 31,3 %, на Кавказе (до 1887 г.) – 78,8 %, в Средней Азии – 94,7 % ^[227]. Льготные категории приходились в основном именно на инородцев. Демографическое перенапряжение населения Европейской России выражалось в следующем соотношении: среди населения империи его доля составляла 84,5 %, в то время как среди военнослужащих – 93,7 % ^[228]. У народов Кавказа и Средней Азии, напротив, в относительных значениях численность военнослужащих уступала численности населения. Остальное многомиллионное мусульманское население страны не обязано было натуральной военной службой. Не призывались также народы Сибири и Крайнего Севера, русские переселенцы на окраинах империи и др.

В начале XX в. в армию на общих основаниях призывалось только около 40 народов империи, включая восточных и западных славян, представителей прибалтийских, финно-угорских национальностей (финнов, эстонцев, мордвин, черемисов, вотяков, карел и др.), немцев, армян, грузин, осетин, молдаван, цыган, евреев, греков, чувашей и ряд других. Из мусульманских народов призывались только поволжские татары и башкиры ^[229]. Кавказские и закаспийские инородцы добровольно поступали в милицию или инородческие войска – Туркменский и дагестанский конные полки ^[230]. Использование в войсках евреев, составлявших достаточно заметную прослойку среди нижних чинов, постоянно дискутировалось в политических и военных кругах. К началу Первой мировой войны правительство было готово отменить прием в армию евреев как носителей революционных идей и разлагающего дисциплину типа поведения. Николай II по этому поводу заметил: «Я давно того мнения, что евреи – язва русской армии». Опрос командующих военными округами и высших чинов Военного министерства показал, что такое мнение в вооруженных силах являлось превалирующим ^[231].