Я так подумал. И спросил присутствующих, можно ли для них что-то сделать.
– Мы проведём исследования. Но шансы не очень велики, – ответил Барс, ведущий академик, один из членов правления Марсианской конфедерации, – лучше сосредоточится на спасении обитателей внешних поселений… хотя бы ради сохранения генофонда…
Если бы у камеры было бы разрешение, позволяющее видеть отдельные трагедии. Гибель семей. Детей. Наверно, я бы с трудом пережил бы происходящее. Если бы вообще смог с этим смириться. Но, к счастью, у камеры такой возможности не было. Трагедия оставалась абстракцией. Частью причудливой небесной механики. Четыре с половиной миллиарда живых существ. Просто цифры в пустоте…
Я закрыл глаза, и потёр виски.
– Ты… знал, что так будет? – это спросил Леопард, самый пожилой из членов Совета. Он же – председатель. Формально – первое лицо Конфедерации.
После того, что случилось на Венере, я решил больше не скрываться. В этом не было никакого смысла. Обсудив ситуацию с Камелией, и убедившись, что ей не грозит серьезное наказание за моё укрывательство, я пересказал свою историю всем членам Совета. Я был готов ко всему – вплоть до ареста и изоляции. Но здравый смысл возобладал. Цивилизация Марса была в отчаянном положении (как выяснилось позже). А я мог (и самое главное желал) помочь.
– Нет, – ответил я, – конечно, нет. То есть, я знал, что в наше время Фаэтона не существует, а Марс – необитаем. Насчёт Марса были некие сведения о возможной катастрофе в прошлом – но это теории, не имеющие безусловных доказательств. Да и разброс времени возможного катаклизма – сотни миллионов лет!
– Извини, если мы повторяемся, – мягко сказал Барс, – нам предстоит принять решение. Самое важное в жизни каждого из нас.
– Я понимаю, – кивнул я, – и говорю всё, что мне известно.
– Если ты – продукт цивилизации Создателей, есть ли шанс, что нам удастся с ними договориться? Хотя бы через тебя? – продолжал Барс.
– Во-первых – насчёт моей природы это пока только предположения, – ответил я, вздохнув, – строить стратегию на основе предположений – не лучшая идея. Согласитесь. Кроме того, даже если это и так. Помните, меня создадут через миллиарды лет. Это пропасть времени. Что из себя представляют теперешние Создатели – ни я, ни вы не знаем. Едва ли мои Создатели могли предвидеть то, что случилось со мной.
– О том, что Создатели считывают планеты, обращая их в пыль, ты узнал от компьютера иной цивилизации, – заметил Леопард, – ты уверен, что тебя не дезинформировали?
– Нет, – я покачал головой, – полной уверенности у меня нет. Хотя интуитивно чувствую – Алиса говорила правду.
– Хорошо. Как много времени у нас есть? До того, как явятся создатели? – спросил Леопард.
– И точно ли они явятся? – вмешалась Камелия. Конечно же, она тоже была на собрании.
– Я не знаю, когда, – я снова покачал головой, – но явятся. Солнечная система, которую я знаю – она стерильна. Понимаете? Словно бы её тщательно вычистили от любых артефактов. И спираль на обратной стороне Луны. Её могли оставить только они, – я сделал паузу, потёр лоб, сосредоточиваясь, – теперь насчёт сроков. Думаю, они явятся, скорее, рано, чем поздно. Это сложно объяснить… интеллект венерианского зонда, как бы это сказать… он не был настроен на долгое ожидание.
– Точнее ты сказать не можешь, – Барс посмотрел мне в глаза.
– Точнее – не могу, – ответил я.
– Пора ему рассказать… – Камелия произнесла это очень тихо, почти прошептала.
Члены совета переглянулись между собой.
– Пора, – согласился Леопард.
На большом экране сменилось изображение. Вместо документальной съемки там теперь было схематическое изображение эволюции осколочного облака – того, что раньше было планетой.
– Этот осколок, – на экране вспыхнул один из элементов схемы, – в основе – ядро планеты. Самая массивная часть, и самая горячая. Пересечёт орбиту Марса через четыре с половиной месяца. И так уж случилось, что именно в этой точке будет находиться наша планета…
Я снова закрыл глаза, стараясь усилием воли выключить эмоции.
– Что… что вы… что мы можем сделать? – спросил я, понимая, что не очень хочу слышать ответ.
– Есть небольшой шанс, – ответила Камелия, – что серия фокусированных термоядерных взрывов у поверхности объекта могут привести к достаточной корректировке орбиты.
– С вероятностью около пятнадцати процентов, – вмешался Леопард, по нашим данным, – и это в любом случае только даст отсрочку на полтора года. Осколок вернётся к Марсу.
– За это время мы сможем построить еще некоторое количество зарядов, – заметил один из членов совета; я не запомнил его имени.
– Если переживём первое сближение, – ответил Барс.
– И в любом случае это всё не будет иметь никакого смысла, – заключила Камелия, – если к тому времени явятся эти… считыватели…
– Самое главное, что все присутствующие понимают, – продолжал Леопард, – у нас ресурсы ограничены. Мы можем их потратить или на попытки сдвинуть бывшее ядро Фаэтона, или…
Присутствующие, в том числе и я, затаили дыхание.
– Или мы можем успеть построить первый в истории межзвездный корабль, – спокойно закончил председатель.
В помещении повисло напряженное молчание. Было очевидно, что новость о такой возможности была сюрпризом для большинства из присутствующих.
– Конечно, решения потребуются очень нестандартные, – продолжал председатель.
– Посмотрите на этот осколок, – вмешался Барс; один из осколков на схеме засветился синим, – это часть бывшего океана. Гравитация материи нейтронной звезды придала воде ускорение, отличное от более вязкой мантии. Сработала как сепаратор. Перед нами – несколько квадратных километров океанской воды. Почти неограниченные ресурсы по кислороду. Больше того – в толще льда остались значительные биоресурсы, которые можно использовать.
– Как вы собираетесь двигать эту махину? – оправившись от первого шока, спросил еще один из членов совета, Барсук, самый молодой из присутствующих.
– Гравитационный буксир, на нём – очень большие плазменные движки. Самые большие, которые мы успеем построить, – ответил Барс, – и, конечно же, генераторы поля стазиса, технологию которого мы получили благодаря Грише.