Я старался не опускать глаз, чтобы не выглядеть классическим виновным. И не раздумывал долго. Ответил:
– Интимные отношения признаю. Что до остального – хотелось бы выслушать эти железные аргу-менты.
– Извольте, – спокойно сказал Радаев. – Вы отличный строевик, но кое в чем другом – совершеннейший дилетант. И как всякий дилетант, сделали две серьезные ошибки. Всего две, но серьезные, их вполне хватило. По некоторым причинам, о которых я расскажу, но позже, фрейлейн Линда Белофф с определенного момента была объектом нашего пристального внимания. И когда вы пришли к майору Чугунцову с просьбой ее устроить, моментально последовала проверка… Вы хотите что-то сказать?
– Да, – сказал я. – В Красную армию ее предложил определить как раз майор Чугунцов. Я всего-навсего хотел оформить ее вольнонаемной.
В другой ситуации я о таком промолчал бы, но после того как Серега так поступил со мной (действуя по инструкции Радаева, несомненно), я не собирался играть в благородство…
– Я знаю, – спокойно сказал Радаев. – А какая разница? Если и насчет вольнонаемной вы преподнесли ту же сказочку – репатриированная эстонка русского происхождения? Ситуацию это нисколечко не меняет. Так вот, проверка… Архивы Кольберга, мы оба знаем, погибли. Но остались другие, целехонькие. Когда вы поступили в военное училище, на вас завели личное дело?
– Конечно.
– Конечно, – повторил Радаев. – Бюрократия… Личные дела заводятся на всех, кто учится или работает – от засекреченных конструкторов до простых вагоновожатых. Вы просто не подумали, что в Германии обстоит точно так же, и это была ваша первая ошибка…
«Шпайтен!» – мелькнуло у меня в голове. Ну конечно, другого объяснения нет и быть не может…
– Мне показалось или вас в самом деле посетило некое озарение? – вежливо осведомился Радаев. – Поделитесь? Ладно, молчите, скажу за вас. Конечно, Шпайтен. Он не за тридевять земель, человек, которого мы туда послали за ее личным делом, управился за день. По немецким автобанам гонять одно удовольствие… Так что ее личное дело у меня здесь. – Он положил руку на лежавшую перед ним не особенно толстую канцелярскую папку. – И в нем черным по белому написано: Линда Белофф – урожденная немка. Она и в самом деле родилась в Таллине, но в семье не русского эмигранта, а немецкого унтер-офицера, состоявшего на службе при военной миссии. Родители увезли ее в Германию, когда ей было полтора года, и с тех пор она в Эстонии никогда больше не была. Вы поверите на слово или вам дать личное дело почитать?
– Не надо, – глухо сказал я.
– Прекрасно, экономим время друг другу… Ваша вторая ошибка – ее мнимый таллинский адрес, который вы внесли в учетную карточку якобы с ее слов. Вы ведь были в командировке в Таллине в сороковом, это отражено в вашем личном деле. Явно тогда и запомнили названия парочки таллинских улиц. Улица Кустамяэ и в самом деле есть. Но в доме под выдуманным из головы вами номером нет и никогда не было жилых квартир. Вот тут у меня справка. – Он вновь положил руку на папку. – Здание построено в тысяча восемьсот девяносто третьем году как склад торгового дома «Бергер и сыновья». После получения Эстонией независимости они там устроили своим немцам форменное раскулачивание. Фирма вместе со складом перешла к новому хозяину и стала по его фамилии именоваться «Юлоссаар». Склад использовался в том же качестве до двадцать четвертого года, когда после банкротства фирмы был продан с торгов. Новый владелец устроил там кинотеатр под названием «Глория». Просуществовал он до сорок второго года – ну, разве что с установлением в Эстонии советской власти его национализировали, а в сорок первом владелец, успевший в свое время сбежать за границу, объявился с приходом немцев и, сохранив все документы, получил свою собственность назад. Ненадолго, как оказалось, – в сорок втором немцы здание реквизировали и устроили там военный госпиталь. А после освобождения Таллина то же сделали наши. Там госпиталь и сейчас. Хотите прочитать справку?
– Не надо, – сказал я.
– Собственно, справка – завершающий штрих, не более того. Для установления истины достаточно было личного дела из Шпайтена. Можете мне хоть что-то возразить? Молчите? Значит, прекрасно понимаете, что натворили. И что вас ожидает. Не стану ни стращать вас, ни запугивать – терпеть не могу ни того, ни другого. Будем придерживаться реалий. А они таковы: ни военный трибунал, ни штрафбат вам, конечно, не грозят, но следует ждать крайне серьезных неприятностей и по служебной, и по партийной линии…
Я молчал – нечего было сказать. Он меня загнал в угол, шах и мат. Снятие с понижением в должности (а то и в звании), могут отобрать партбилет… а что будет с Линдой? Она говорила только о сложностях, а не о неприятностях, а ведь прежде она никогда не ошибалась. Но где же эти сложности? Пока что именно неприятности, и крупные…
– Может быть, у вас есть вопросы? – спросил Радаев.
– А вы ответите?
– Смотря на какие…
– Почему вы, уже зная, кто она на самом деле, сразу ничего не предприняли?
– Ну, это просто, – сказал Радаев. – Меня вполне устраивает ее нынешнее положение. Видите ли, положение гражданской немки и положение военнослужащей Красной армии, как говорят в Одессе, – две большие разницы. Как военнослужащая, принесшая присягу по всем правилам, она многому подлежит. В том числе и суду военного трибунала.
– За что? – вырвалось у меня.
– Эк как вскинулись, эк как глазами сверкнули, – бесстрастно сказал Радаев. – Никто не собирается отдавать ее под трибунал. В самом деле, за что? Никак не шпионка, и в Красную армию не сама внедрилась… Я не говорю, что ее отдадут под трибунал. Я говорю, что в нынешнем своем положении она ему подлежит в случае чего. Как вы. Как я. Понимаете существенную разницу?
– Да, – угрюмо сказал я.
– Понимаете, что вы и ваша девушка в самом что ни на есть безвыходном положении?
– Да.
– А хотите из него все же выйти без всяких для вас обоих последствий?
– Кто бы на моем месте не хотел…
– Отлично, – сказал полковник. – Переходим ко второй части разговора. О том, что только что состоялся, можете забыть начисто – весьма даже не исключено, что навсегда. Потому что речь пойдет о деле, по сравнению с которым ваши штучки с учетной карточкой – невинная детская шалость вроде тайком съеденного варенья. Причем за варенье частенько шлепают, а вы можете и шлепка не получить. Речь пойдет о кое-каких особых способностях, которыми ваша девушка, в отличие от большинства обычных людей, несомненно обладает. Признаете наличие таковых? Молчите? Значит, не признаете… Почему? – спросил он с каким-то новым, непонятным выражением глаз. – Можете не верить, но это не вопрос контрразведчика, а простое человеческое любопытство. Почему? За такие способности давным-давно не только не жгут на кострах, но и на медный грош не штрафуют. Так почему?
Я не мог ответить ему почему. Потому что временами всплывали смутные слухи: среди наших строго засекреченных институтов и лабораторий есть такие, что как раз изучают «особые способности» разного рода. А если правда? У меня могут забрать Линду, и я ее наверняка больше никогда не увижу. Степень секретности может оказаться такова, что о таких заведениях ничегошеньки не знает и Радаев – по большому счету всего-то навсего полковник, начальник одного из множества дивизионных управлений Смерша. Но он может, в отличие от случая в Полесье, накатать наверх докладную, и где гарантии, что она не попадет к человеку посвященному?