— Что почему? — раздался за нашими спинами голос Богдана, что второй раз за вечер меня спасал.
— Ничего, — тут же поднялся Данил. — За невестой лучше следи, а то сбежит, — блеснул улыбкой парень.
— Слежу, — хмуро ответил Богдан, зыркнув на меня с упреком.
— Ладно, — неловко попрощался Данил, — пойду, — парень почти бесшумно удалился, оставляя меня с женихом наедине.
Зная, что сейчас наверняка последуют вопросы, на которые мне не будет чего ответить кроме лжи, подорвалась, сделав несколько шагов в направлении моря, что продолжало неистово петь свою песню небу. Как будто то его не слышало, или не хотело слышать…
Богдан подошел и обнял меня со спины:
— Все в порядке?
— Да, — чужим голосом ответила я, хотя ничего не было в порядке. Душа истекала кровью, словно от нее с силой оторвали кусок и бросили на растерзание голодным тварям — гордости и трусости.
Богдан поцеловал меня в затылок и прижал к себе покрепче:
— О чем думаешь? — спросил жених, щекоча своим дыханием мое ухо, совсем по-другому, совсем не так как это делал он.
— Ни о чем, просто смотрю, — ловко соврала и горько ухмыльнулась. Неужели я стала одной из тех, что умеют виртуозно врать?
Бодька тяжело вздохнул, но промолчал. Я тоже молчала, чувствуя, как в это мгновение что-то во мне необратимо меняется и умирает, казалось, что звезды в сливовом небе умирали вместе со мной. На глаза наворачивались слезы, а в памяти всплыл стих, автора которого я уже не помнила, но само произведение отчего-то четко отпечаталось в моем сознании:
Мне с ним стало холодно-холодно,
Словно тысячи звёзд в темноте,
Вдруг погасли, исчезли, вымерли…
Оставляя свои трупы во тьме.
Мне чужим он сразу почудился,
Будто не было и не сбылось…
Будто мы так просто забудемся,
Наше прошлое — наглая ложь.
Я стояла во тьме оглушенная,
Среди тысяч незримых смертей.
Он подумал, что просто влюбленная,
Он не знал, что я стала твоей…
Глава 17
В комнате воцарилось беззвучие, и лишь ветер, песня которого слышалась даже сквозь прозрачные стены окон, нарушал его. Тину и разбудили эти песни или… Об «или» думать не хотелось. Пусть это лучше будет ветер.
Валя аккуратно встала, стараясь не разбить хрустальную тишину спальни и, накинув рубашку, подошла к огромному окну, в котором отражалась звездная галактика. Тине вдруг почудилось, что она и впрямь очутилась на каком-то космическом корабле, насколько ярко светили звезды. Наверное, это было бы проще: променять реальность на другой мир, сбежать от себя и поверить хоть на мгновение в сказку.
Девушка в окне горько усмехнулась своим мыслям, кутаясь в рубашку не по размеру. «Откормился, блин, музыкантишка», — раздраженно прошипела Тина в своих мыслях, грозно зыркнув на спящего парня. Однако её взгляд из негодующего тут же сменился иным — тоскливым, нежным и любящим? Внутри будто все кипятком обдали, и она, до боли закусив губу, поспешно отвернулась к звёздам, вновь ощущая себя пассажиркой межгалактического лайнера. Сказка. Сегодняшняя ночь и впрямь стала сказочной…
***
— Уважаемые гости, — Михаил Петрович, привлекая внимание присутствующих, звонко постучал вилкой по стеклу бокала. — Прошу минуточку внимания, — мужчина обвел гостей строгим взглядом.
Тина нехотя отложила нож и вилку, которыми до этого с ненавистью кромсала баранину, представляя на её месте совсем другого барана, и недовольно посмотрела на отца, зная наперед, что именно тот собирался объявить.
— Хочу сказать, что сегодня мы с вами отмечаем не один праздник, — он посмотрел в сторону Риты с Богданом, отсалютовав им бокалом. — А два, — теперь Михаил Петрович с теплой улыбкой смотрел на Кирилла, который, в отличие от Вальки, не был осведомлен о планах мужчины.
Рыжий нахмурился, стушевавшись от «обожающего» взгляда и воспользовавшись заминкой, быстро выпалил на ухо Вальке:
— Что опять за подстава, разу… — тут парень замялся, окинув взглядом светлые волосы девушки и более зло добавил: — Что твой папаша городит?!
Вместо Тины, которая бессознательно сжимала нож в руке, мечтая (уже сознательно) всадить его кое-кому в бедро, Киру ответил Михаил Петрович:
— Моя дочь Тина, — отец подал знак, чтобы та поднялась, — и прекрасный парень Кирилл, — рыжему тоже жестами приказали подняться, — в скором времени поженятся! — счастливо заключил мужчина.
По залу прокатилась волна поздравительных возгласов и аплодисментов, а дядя Боря, не изменяя себе, громко выкрикнул:
— Горько!
— Горько! — подхватили остальные гости.
«Чтоб ты еще больше разжирел!» — пожелала Тина родственнику, с яростью уставившись на того. Однако, её быстро отвлекли теплые ладони на талии.
— Ну что, при папочке мне пощечину тоже зарядишь или как? — издевательски протянул Кирилл, сжимая Рудневу в своих объятиях.
— Обойдешься, — зло выплюнула Валька, и лучезарно улыбнувшись, положила руки парню на плечи.
Со стороны эти двое и впрямь смотрелись, как настоящая влюбленная пара: оба красивые, статные, со счастливыми улыбками на лицах. Вот только вместо любви в их взглядах горела ненависть, а вместо нежности душу раздирала гордость: Руднева не могла простить музыканту того концерта в лесу, на котором он выставил её посмешищем, а Кирилл не мог забыть той унизительной пощечины, что последовала вместо желаемого поцелуя.
— Могла бы и умыться, — уставившись на алые губы, глумливо прошептал Кирилл.
— Мог бы и побриться, — упрекнула в ответ Руднева, чувствуя, как все внутри замирает от предвкушения.
«Чтоб тебя!» — разозлилась сама на себя Валька, и за секунду до поцелуя изловчилась увернуться, подставив под уста парня щеку.
— Нуууу…Так не интересно, — недовольно протянул дядя Боря. — Вот я в молодости… — начал рассказ мужчина, отвлекая внимание гостей на себя.
— Так, значит? — взгляд парня потемнел.
— Так, — усмехнувшись, ответила Руднева. Но её торжество испарилось, стоило только посмотреть в глаза, в которых ненависть с огромной скоростью трансформировалась в ярость. Валька замерла, испугавшись этих эмоций. И гулко сглотнула, узрев дергающиеся желваки на скулах парня.
— Дети, что вы застыли? Садитесь! — отвлекла их мама Тины.
Руки на талии девушки тут же разжались, принося облегчение и вместе с тем необъяснимую тоску.
— Пойду, проветрюсь, — холодно бросил Кир, не глядя на блондинку. В его груди и вправду кипела ярость, а еще обида, которую, не скупясь, откармливала гордыня.