И я заставляла себя помнить. Всякий раз, когда глупое сердце сжималось от необъятной тоски; когда видела его во снах; когда слышала по радио их песни — помнила. Все. Каждую деталь. Каждый жест. Эти воспоминания были моей личной пыткой и моим спасением.
Наше время…
— Я не играл, Рита! Я любил тебя! И люблю!
Его голос бил прямо по сердцу своим страданием. Хлестал плетью, задевая старые шрамы, как воспоминания. Заставлял их расходиться, открываться ранами, из которых гноем сочилась ненависть — темная, липкая, ядовитая.
— Прекрати! — громко воскликнула, с ненавистью заглядывая в голубые глаза. — Прекрати говорить о нас; притворяться, будто что-то есть; говорить о любви! Я тебя, — ткнула пальцем в мужскую грудь, — не люблю! Я, — махнула рукой в сторону лагеря, — люблю его! Оставь меня в покое, в конце концов! Оставь НАС в покое!
Взгляд голубых глаз потух, а руки, которые этого упирались в ствол дерева, удерживая меня в своей клети — опустились. Не давая себе и шанса на жалость, вырвалась из его плена, устремляясь в сторону лагеря. Однако, я и двух шагов сделать не успела, вновь оказавшись в знакомых объятиях…
Глава 15
«Я люблю его!» — взрывом раздалось в ушах, оглушая своей правдой. Она еще что-то говорила, гневно взмахивала руками, но кроме этого долбанного «я люблю его», он уже ничего не слышал.
Слова на этот раз не просто ранили, они — убивали. Лучше бы убивали…
— Я уеду! — воскликнул Лекс, хватаясь за это обещание, как за спасительную соломинку. — Уеду, — его руки легли на узкие плечи, и он опять почувствовал странную связь между ними, что мешала ему отпустить, а ей уйти. Всего несколько минут назад Сашка думал, что это любовь, а теперь… — Оставлю тебя с ним, — произнес на выдохе, до конца не соображая, что говорит, и вопреки сказанному, оплел её своими объятьями. — Только выслушай меня, Рита…
— Саша… — холодные пальцы несмело коснулись его запястий, в попытке освободиться. Но Лекс даже не думал её отпускать. Только не так. Без правды.
— Ник тогда соврал тебе, — Лекс почувствовал, как Рита напряглась, застывая от его слов. — Я не играл — это меня разыграли. По крайней мере, с этого все начиналось…
Четыре года назад…
— Лекс, а давай ты в любви каждый день так будешь признаваться? — предложил Кир, пересчитывая деньги. — Мы еще никогда такую кассу не делали!
Все четверо музыкантов находились в своем хлипком пристанище. Кир с Ником пересчитывали сегодняшнюю выручку, устроившись прямо на дощатом полу. Пашка, как обычно, сидел в обнимку с гитарой, заняв одну из «детсадовских» кроватей. А Лекс, покачиваясь на хилом стульчике, с улыбкой смотрел на покрытый паутиной трещин экран телефона.
— Вот сам и танцуй, — лениво отозвался голубоглазый, разглядывая фото Риты, которое та ему скинула. Девушка, прищурив один глаз, игриво показывала ему кончик языка.
В груди знакомо потеплело, разлилось ярким светом — любовь искрилась под кожей, заставляя сердце отбивать уникальный ритм. У каждого влюбленного сердца своя музыка, и Лексу казалось, что его была самой прекрасной на свете.
«Здесь совсем не видно твоей развратной пижамки, малышка;-)» — не удержавшись, написал он девушке, наперед зная, как она разозлится.
Он все время её злил, подкалывал, шутил. Но в то же время любил так, что самому было страшно от безмерной глубины этого чувства.
Да, Лекс боялся. Боялся этого странной, почти животной необходимости находиться с ней рядом, вдыхать запах, чувствовать тепло кожи. Порой он ловил себя на мысли, что «слушает» толпу, надеясь услышать её. Рита звучала для него по-особенному: Ля-бемоль мажор — вот она смеется, Ре-минор — что-то рьяно доказывает ему, явно свирепствуя, тишина — это он целует её, заставляя все звуки разом умереть.
Девочка с морем в глазах — обычная, ничем не примечательная, но в то же время особенная и уникальная. Девочка, что могла одним лишь тихим «Саша…» отключать ему мозг. Девочка, что имела поразительную власть над ним. И это, опять же, заставляло бояться…
Лексу, привыкшему к свободе, было нелегко смириться с такой «зависимостью». Однако, стоило ему заслышать знакомое Ля-бемоль в толпе и все сомнения разом испарялись.
«Любуйся, извращенец!:-Р» — пришло в ответ от Риты. Под текстом было прикреплено фото, что больше напоминало всем известную картину Малевича.
Голубоглазый весело хмыкнул, и, недолго думая, набрал текст следующего сообщения:
«Ммм…Без пижамки? Детка, ты реально сводишь с ума:-*»
— Хей, хватит скалиться в мобильник, — Ник хлопнул его по плечу. — Мы сегодня празднуем, чувак! — красноволосый потрепал деньгами, перед самым носом Лекса, тут же получив шутливый, но все же ощутимый удар по ребрам.
Тем временем, смартфон в руке голубоглазого пропиликал, заставив того вновь отвлечься.
— Да харе уже! — Ник ловко выхватил из рук парня телефон.
— Вернул! — потребовал Лекс, подрываясь на ноги.
— Так-так-так, и кто же нам пишет? — драммер, явно провоцируя Маркова, нагло провел пальцем по разбитому экрану.
— Ну ты и крыса! — сквозь зубы процедил голубоглазый, бросаясь на Ника, тот только этого и ждал: парень в один прыжок пересек небольшое пространство их жилища, лихо запрыгнув на вторую «кроватку».
— А как же «пожалуйста», Лексенок? — продолжал свою забаву красноволосый. Настроение у него сегодня было отменное. И это, к прискорбному пониманию всех присутствующих, не грозило им чем-то хорошим. Именно в «отменном настроении» Ник однажды утопил новую PlayStation Кира, обосновав это тем, что настоящий музыкант задротом быть не может, и отправил с Пашкиного телефона "любовное признание" Кэти, толкнув тому пафосную речь на предмет «настоящего мужика» и как собственно этим самым мужиком быть. Речь, правда, должного эффекта не возымела и была нагло прервана отработанным хуком. Да и сообщение: «Крошка, ты заколебала меня динамить!» — тоже сыграло свою роль в доведении до бешенства Краснова.
— Тебе с правой или с левой «пожалуйста» ввалить? — с кровожадным оскалом поинтересовался Лекс, приближаясь к великовозрастному идиоту.
— С левой, — отозвался Пашка. — С правой уже было.
— Да ладно тебе, Красный, — обиженно пропыхтел Ник, — я же как лучше… Хочешь, вот сейчас Кэти позвоню и все расскажу?
— Выруби его, — спокойно обратился черноволосый к застывшему перед кроватью Лексу.
— Что еще за Снежана Еремеева? — подал голос Кир, парень все так же сидя на полу, с интересом разглядывал черную визитку с золотым теснением.
— Ничто, — коротко ответил Лекс, он уже успел позабыть о странной девице, что ни с того ни с сего повисла на нем, пока он шляпничал. Собственно, именно так её визитка попала в руки к рыжему — Марков, скорее на автомате, нежели осознанно, бросил ту в «кассу».