— Думаю, все мамы хорошие, — ответила, переплетая наши пальцы.
И как я жила раньше без этих простых прикосновений? Меня тянуло к нему, словно магнитом, и я все время бессознательно пыталась прикоснуться к нему. Даже за столом поймала себя на том, что неосознанно положила свою ступню поверх его! И опомнилась только тогда, когда этот наглец одобрительно погладил меня по коленке!
— Не все, — со злой болью произнес Сашка, отводя взгляд в сторону. — У меня другая.
— Расскажешь? — спросила я, отбросив в сторону все свои глупые мысли. За столом парень упоминал, что не живет с родителями, но быстро закрыл эту тему. А сейчас… Его голос звучал насколько непривычно и ломко, что я просто не смогла не спросить.
И Саша рассказал. О безоблачном детстве, где они с родителями ездили на море. О том, как мама радовалась его успехам в музыке и в науке. Про то, что он был счастлив и беззаботен.
А еще он поделился болью…горькой, темной и едкой, словно кислота, что безжалостно разъедала все изнутри, оставляя после себя лишь полый сосуд.
— Она бросила меня, — с ненавистью выплюнул он, подняв голову к небу. — Нет, она предала меня, — парень резко опустил голову, заглядывая мне в лицо. Казалось, глаза цвета неба сейчас принадлежали не взрослому, самостоятельному парню, а обиженному брошенному мальчику, который так и не понял, почему его мама не вернулась к нему. — Что я сделал не так, Рита, чтобы заслужить такое?!
Его боль ранила, будто стрелы, пропитанные ядом, и я, не выдержав этого, обхватила Сашкино лицо, заставляя склониться к себе, и поцеловала, надеясь, что мой поцелуй сумеет хоть немного излечить его душу от страшных ран.
И он лечил… лаской и нежностью, что исцеляли… огнем и искрами, что выжигали ядовитую боль… и звездами на коже, что вспыхивали внутри тысячами солнц.
Этот поцелуй дарил то, что побеждало тьму даже в самом жестоком сердце — любовь.
— Нуууу, сколько можно! — проскулило позади нас. И я действительно пожалела, что мама не дала Рудневой расквитаться с этим рыжим, который постоянно мешался под ногами.
— Исчезни! — бросил Киру Саша, не выпуская меня из объятий.
— Сам исчезни! — буркнул тот. — Я больше с этой сатаной один не останусь! Она мне снова синяк на руке поставила!
— Что ты ноешь, как баба! — появилась рядом с Киром отчего-то довольная Руднева. При этом у нее в волосах, казалось, затерялся целый стог сена.
— Вы что, сеновал где-то нашли? — озвучил мои мысли Сашка.
— Тебе что, адресок дать? — ехидно спросила Тина, пытаясь достать ветки из волос. — Ритка, ты чего стоишь, помоги мне! — потребовала эта нахалка. — Иначе тетя Маша нас больше никуда не отпустит! — пригрозила она.
— Лааадно, — согласилась и скрепя сердце покинула такие уютные объятья.
Дальше гуляли всей компанией: мы с Сашкой не спеша прогуливалась за руку, обсуждая «Грозовой перевал», который я сегодня дочитала, а Тина с Кириллом нарезали круги вокруг нас, переменно грозясь убить друг друга.
— Все, Лебедева, закругляемся! — оборвала наш с парнем спор по поводу отношений между Хитклифом и Кэтрин Руднева. — Мы уже пять минут возле дома стоим, не хватало еще, чтобы папочка увидел, что нам вольную дали.
Я с тоской посмотрела на наши с Сашкой переплетенные пальцы и тяжело вздохнула.
— Не грусти, — парень щелкнул меня по носу, — я завтра тебя украду. Обещаю.
— Честно? — по детски-наивно спросила я, заглядывая в глаза цвета неба.
— Честно, — просиял он своей улыбкой и склонился ко мне, даря дурманящий поцелуй напоследок.
Уже дома я обнаружила в наружном кармашке своей сумки одно из тех семи фото, что Сашка когда-то похитил у меня. На этот раз с изображением моря.
Я по привычке перевернула фотокарточку:
«С тобой. В любом месте, в любое время…только с тобой.»
— Хитклиф, — прошептала, улыбаясь. На снимке была выписана цитата из «Грозового перевала».
Солнце в моей душе засияло еще ярче. А небо, в котором оно светило, стало еще ближе.
***
Наше время…
Белое платье, словно луна.
Боже, ты так красива!
Алые губы, что не достать,
Душат в своей паутине.
— Ты смотри, до чего техника дошла — нас и тут, и там показывают, — весело протянул Кир, указывая Лексу на огромную плазму, где в это время крутили их клип на песню «Паутина».
На широком экране, в ослепительно-белом платье, танцевала девушка в окружении пяти принцев, что будто сошли из страниц сказки. Только вот Киру было известно, что это далеко не добрая сказка и под конец песни белое платье станет кроваво-алым, а сама девушка умрет.
Тёмные пряди длинных волос -
Ты бесподобна, детка.
Кружатся в танце тысячи роз,
Мертвых, как твое сердце.
Но Лексу было плевать на веселые комментарии друга. Все его внимание сейчас сосредоточилось на ней одной — девушке в белом.
Она стояла всего в нескольких метрах от него, пытаясь одновременно утешить расплакавшеюся маму и угомонить скачущую с телефоном Тину.
«Не она», — билось в мыслях. А он все смотрел и смотрел, пытаясь отыскать в ней ту девочку с морем в глазах и лицом, усыпанным веснушками. Ту, что злилась на него, заставляя улыбаться. Ту, что смеялась вместе с ним, озаряя светом его внутренний мрак. Ту, что любила его…
Искал, но не находил.
Незнакомка. Перед ним стояла незнакомка — прекрасная и завораживающая, чужая и бесконечно далекая. Как луна. До которой ему было не дотянуться, сколько бы он не пытался.
Странные мысли, странные сны,
Мне без тебя нет места.
Я погибаю от этой весны,
Ты — не моя невеста.
«Ты — не моя невеста», — слова, будто горящие угли, падают прямо в душу, оставляя ожоги после себя. И Лекс судорожно цепляется пальцами за красную кожу дивана, стараясь преодолеть сумасшедшее желание подойти к ней и сорвать это чертово платье. Эту чертову сувенирную обертку, в которой она подарит себя другому. Тому, кто убивает в ней его девочку. Тому, кто отбирает её у него.
Холод внутри, крик у виска,
Словно кинжал мне в спину,
В мыслях звучит твое — «не твоя».
Душит. Меня. Паутина.
«Не твоя», — с шипением летит на дно души и Лекс резко поднимается с места, выбегая из этого проклятого салона и жадно глотая соленый морской воздух.