Мифы и правда Кронштадтского мятежа. Матросская контрреволюция 1918–1921 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Шигин cтр.№ 84

Но, конечно, на Кронштадтском восстании отразился, прежде всего, весь комплекс причин махновского движения как крестьянского. Так, В. М. Волин отмечал «принципиальное сходство идей и деятельности крестьян-махновцев с идеями и деятельностью восставших в 1921 году кронштадтцев». С. М. Петриченко впоследствии вспоминал, что выходцы из Украины составляли три четверти Кронштадтского гарнизона.

Главные причины Кронштадтского восстания вытекали из того, что оно было логичным продолжением всей предшествующей революционной истории крепости. В начале Кронштадтского восстания, прежде всего, действовал мотив: Кронштадт должен, как всегда, быть впереди, должен следовать своим революционным традициям. Эти традиции приобрели уже такое значение, что можно даже в определённой степени сделать вывод, что кронштадтцы просто не могли не выступить, что к этому их обязывала авангардная роль за все прошедшие годы развития революции 1917 года.

Как бы внешне ни выглядели выступления кронштадтцев, они все делали именем революции и в них всегда имелись «левые» мотивы. Основной признак, по которому можно судить о распространённости проявлений левизны, в период Кронштадтского восстания проявился в том, что восставшие кронштадтцы назвали свое выступление «третьей революцией». Этот лозунг матросам был давно известен. Как выше отмечалось, его пропагандировали анархисты в матросских массах чуть ли не сразу после Октября, он был на повестке дня у отряда Д. И. Попова в период левоэсеровского мятежа 6–7 июля 1918 г., его могли воспринять от махновцев призывники из Украины и матросы, переведенные с Черноморского флота. Лозунг «третьей революции» ходил среди кронштадтцев еще с началом волнений. Именно он поднимал дух мятежных матросов.

Продолжая революционные традиции, кронштадтцы стремились, как они говорили, «делать историю». Огромное влияние на решительность восставших оказала также 50-я годовщина Парижской коммуны 18 марта. «Мы вам устроим Парижскую коммуну!» – таково было желание многих восставших даже в условиях очевидного поражения восстания. Именно в Парижской коммуне матросы видели смысл своего восстания, подобного кратковременному существованию Парижской коммуны, а, следовательно, рассматривали свою борьбу как борьбу за общечеловеческие ценности Парижской коммуны. Примечательно, что эту дату как «свою» в интересах борьбы с восставшими пытались использовать и большевистские агитаторы. Совершенно не случайно, что после восстания линкору «Севастополь» было дано новое, компромиссное с оставшимися членами экипажа имя… «Парижская коммуна».

Среди причин Кронштадтского восстания большую роль играло и стремление кронштадтцев искупить вину за прошлые свои левоэкстремистские грехи, совершенные при осуществлении большевистской политики. Примером такого «греха» было участие 4-го Кронштадтского матросского полка в расказачивании в 1919 году, из-за чего во многом осенью 1920 года Кронштадтский полк с особым ожесточением был вырублен казаками под Мариуполем. Гибель сотен товарищей не могла не заставить задуматься матросов о том, что и их может ждать возмездие за жесткое проведение большевистской политики.

Комиссар Балтийского флота Н. Н. Кузьмин не учел силы этого фактора на митинге кронштадтцев 1 марта. На предъявленные ему обвинения в участии в расстрелах «через десяток» он отвечал в том смысле, что кронштадтцы, если бы требовала обстановка, расстреляли бы и каждого пятого. Тем самым он добился прямо противоположного – не успокоения, а «взрыва» митинга.

Несмотря на личную храбрость с первых минут восстания, оно было не только протестно-стихийным, но и откровенно локальным. Кроме этого, у матросов традиционно присутствовала разобщенность, слабая организация, отсутствие грамотных и авторитетных политических лидеров. Кроме этого, поднявшись за крестьянскую Россию, в реальности матросы никакой связи с ней (например, с теми же тамбовскими крестьянами) не имели, тем более не было и речи хоть о какой-то координации действий.

Следует отметить оперативную и эффективную реакцию руководства РКП(б). Уже 25 февраля, через два дня после начала заводских забастовок, власти объявили в Петрограде военное положение. Спустя еще три дня, 28 февраля, в преддверии первых волнений в Кронштадте в Петрограде прошли массовые аресты активистов социалистических оппозиционных партий, которых использовали как заложников. Очень оперативно были приняты меры недопущения поддержки восставших матросов и петроградскими рабочими. В начале марта 1921 года в Петрограде резко увеличили нормы продовольственных пайков. Рабочим впервые за долгое время выдали мясо и другие дефицитные продукты. Грамотное сочетание жестких репрессий и некоторых послаблений помогло большевикам помешать распространению протестных «прокронштадтских» настроений в городах. Известный историк военно-морского флота М. А. Елизаров считает, что движение матросов в 1921 году было не «правым», как рисуют его в советской историографии. Идеология матросов всегда была более «левой», чем большевистская. А к 1921 году она стала и более демократической. После поражения Кронштадта режим большевиков окончательно консолидировался и стабилизировался. Кронштадтское восстание стало заключительным аккордом российской революции. Определенные требования кронштадтских матросов все же были выполнены. Так крестьяне получили право свободно хозяйствовать на своей земле, существенно снизилось и давление на них государства. А объявленная вскоре новая экономическая политика (НЭП) стала временным социальным компромиссом между народом и властью. Именно Кронштадт своей «критикой оружием» окончательно убедил РКП(б) принять программу НЭПа – то есть в значительной степени восстановления буржуазных отношений в экономике. Но сделать то же самое в политике – означало просто-напросто повернуть революцию вспять. В. И. Ленин по этому поводу говорил: «Как бы ни была вначале мала или невелика, как бы это сказать, передвижка власти, которую кронштадтские матросы и рабочие выдвинули, – они хотели поправить большевиков по части свободы торговли, – казалось бы, передвижка небольшая, как будто бы лозунги те же самые: «Советская власть», с небольшим изменением, или только исправленная, – а на самом деле беспартийные элементы служили здесь только подножкой, ступенькой, мостиком, по которому явились белогвардейцы. Это неизбежно политически». «Если бы товарищ Калинин тогда рассказал про НЭП, – писал позже один из участников восстания, – то, я осмелюсь утверждать, компромисс был бы найден и восстания не было бы».

В каждом правиле, как известно, всегда есть свои исключения. Так было и в матросской среде. Несмотря на всю бескомпромиссность и монолитность основной матросской массы, перебежчики на сторону власти среди матросов конечно же были. К 1921 году некоторая часть матросов, типа П. Е. Дыбенко, окончательно порвав с братвой, полностью переметнулась на сторону большевиков, причем не по идейным, а исключительно по конъюнктурным соображениям. При этом больше всего матросов-перебежчиков сосредоточилось в ВЧК.

Создание ВЧК было предопределено внутренней политикой большевиков. Если эсеры были традиционно сторонниками индивидуального террора, то большевики пошли намного дальше. Отринув террор индивидуальный, они сразу же перешли к террору классовому. Масштаб был несравним. 5 июля 1918 года на V Всероссийском съезде Советов Я. М. Свердлов призвал к «массовому террору», в условиях углубляющегося кризиса большевистской власти, который необходимо проводить против «контрреволюции» и «врагов советской власти». Съезд официально одобрил эту доктрину. Официально же красный террор был объявлен 5 сентября 1918 года постановлением Совнаркома и прекращен 6 ноября 1918 года. Однако в реальности массовые репрессии проводились в течение всей Гражданской войны по всей в России.