Магия и тайна Тибета - читать онлайн книгу. Автор: Александра Давид-Неэль cтр.№ 11

Однажды я задала вопрос ламе из Энча: какие посмертные видения предстанут материалисту, который верит, что смерть – полное исчезновение?

– Вероятно, – отозвался лама, – такой человек увидит призраков в соответствии с теми религиозными представлениями, какие имел в детстве, или с какими познакомился через окружавших его при жизни людей. В зависимости от того, насколько он умен и насколько ясно его сознание после смерти, он, вероятно, станет изучать и анализировать эти видения и вспомнит причины, по которым при жизни отрицал реальность того, что появилось перед ним сейчас. И так он может прийти к выводу, что встретился с миражом.

Человек менее развитой, чья вера в полное исчезновение после смерти – результат равнодушия или глупости, а не размышлений, скорее всего, совсем ничего не увидит. Однако это не помешает энергии, возникшей в результате его прошлых деяний, выделиться из его трупа и проявить себя в новом качестве. Другими словами, это не помешает новому рождению этого материалиста.

Многочисленные мои тетради полны записей, – много работала с тех пор, как приехала в Сикким; пожалуй, могу позволить себе отдых. Приближалось лето с его неизбежной жарой, и все чаще возникали мысли о поездке на север страны.

Дорога, выбранная мною, – отличная ослиная тропа, что ведет из Гангтока в Кампа-Дзног и далее в Шигадзе в Тибете. Постепенно она поднимается вверх от спрятанных в джунглях бунгало туристов в Дикчу к берегу реки Тисты и потом вдоль притока этой реки ведет, среди пленительных пейзажей, к ее истокам.

Примерно в пятидесяти милях от Гангтока, на высоте 8 тысяч футов дорога эта проходит по деревне под названием Лачен, которая занимает важное место в моих исследованиях ламаистского мистицизма.

Эта небольшая группа коттеджей на самом севере Сиккима – последнее, что видят путешественники на пути к перевалу на границе с Тибетом. Там живут выносливые горцы; занимаются они земледелием в долине и пасут яков на тибетских высокогорьях – там и проводят часть года, а живут в шалашах. Над деревенскими строениями возвышается прилепившийся к склону горы скромный монастырь.

На следующий день по приезде я посетила его и, не найдя там ничего интересного, собиралась уже уходить, когда в ярко освещенном солнцем проеме открытой двери появилась тень – на пороге стоял лама. Я сказала «лама», но на человеке этом не было обычной монастырской одежды, – впрочем, не походила она и на то, что носят миряне. Костюм его состоял из белой юбки, доходившей до пят, цветного жилета китайского покроя, из широких пройм пенились пышные рукава желтой рубашки; на шее ожерелье из какого-то серого вещества и коралловых бус; проколотые уши украшены крупными золотыми кольцами с бирюзой; длинные волосы заплетены в длинную, до самых каблуков косу ^[19].

Этот странный человек рассматривал меня и не произносил ни звука; сама я, мало еще знакомая с тибетским языком, не посмела начать разговор, только приветствовала его и вышла. Юный тибетец, прислуживавший мне, ждал на террасе монастыря. Увидев ламу, спускавшегося по ступенькам внутреннего дворика вслед за мной, он трижды поклонился ему в ноги и попросил благословения. Это меня удивило – обычно он скупо проявлял знаки уважения и никого не удостаивал такой чести, кроме принца тулку и Бермиага Кушога.

– Кто этот лама? – спросила я его, когда мы вернулись в бунгало для путешественников.

– Это великий гомчен, – отвечал он. – Один монах рассказал мне, когда вы были в храме, что он провел много лет один в пещере высоко в горах. Ему подчиняются демоны, и он умеет творить чудеса. Говорят, может убить человека на расстоянии и летать по воздуху.

«Что за удивительное создание!» – подумала я.

Любопытство мое было сильно подогрето тем, что приходилось читать о гомченах с Давасандупом. Много слышала о них и от принца тулку, и от разных лам: ведут они жизнь тибетских отшельников, исповедуют невиданные учения и способны на неслыханные деяния. И вот совершенно неожиданная встреча с одним из таких. Но как поговорить с этим ламой? Мой слуга далек от знакомства с тибетскими философскими понятиями и терминами и бессилен перевести мои вопросы.

Глубоко взволнованная, я не находила себе места; плохо спала, меня мучили бессвязные сны. Видела я себя в окружении слонов: они указывают на меня хоботами, издавая при этом глубокие звуки, похожие на те, что исходят из длинных тибетских труб. Этот странный концерт и разбудил меня… В комнате темно, слонов я больше не вижу, но продолжаю слышать музыку. Внимательно прислушиваюсь – и узнаю мелодию: трапа играли ее на террасе монастыря. Кому исполняли они эту ночную серенаду?..

Решившись поговорить с гомченом во что бы то ни стало, я послала ему просьбу принять меня и на следующий день в сопровождении моего мальчика вернулась в монастырь.

Примитивная лестница вела в комнату ламы над залом для собраний; перед входной дверью небольшая лоджия, украшенная фресками. Ожидая приглашения войти, я рассматривала их не без изумления. Художник, наделенный скорее даром воображения, чем мастерством, изобразил на стенах мучения в чистилищах, населенных сонмом демонов и их жертв – эти скалили зубы и корчились от боли в самых комичных позах.

В центре панно развернута картина наказания похоти. Обнаженный мужчина, ненормально худой, стоит лицом к раздетой женщине. Непропорционально огромный живот придавал «красотке» вид пасхального яйца, установленного на две ноги и снабженного кукольной головой. Виновный в грехе распутства, неисправимый раб своих страстей, забыв, где находится и как туда попал, обнимает адское создание руками, а пламя, выходящее у женщины изо рта и из потайных ниш, опаляет его.

На небольшом расстоянии от этой парочки наказывают какую-то грешницу. Привязанная задом наперед к перевернутому вершиной вниз треугольнику, она вынуждена принимать ласки зеленого демона с зубами наподобие пилы и обезьяньим хвостом. На заднем плане бегут другие демоны, разных цветов, видно, чтобы не пропустить своей очереди.

Гомчен жил в своеобразной темной часовне, освещаемой светом одного-единственного окошка; потолок поддерживали массивные балки, выкрашенные в красный цвет; по тибетскому обычаю, алтарь служил книжным шкафом.

В нише, среди книг, стояла скульптурка Падмасамбхавы с ритуальными подношениями перед ней: семью чашами, наполненными чистой водой, зерном и лампой.

На небольшом столике горели ароматные палочки, их мистический аромат смешивался с запахом чая и растаявшего сливочного масла. Кресла и коврики, предназначенные для хозяина, потертые и выцветшие, а крошечная золотая звезда на алтарной лампе, сиявшей в глубине комнаты, только подчеркивала ее запыленность и пустоту.

С помощью моего мальчика, исполнявшего роль переводчика, я попыталась задать несколько вопросов о предметах, затронутых мною в разговорах с ламами, встреченными в Гангтоке, но все напрасно. Видел бы меня Давасандуп. Ошеломленный мальчик никак не мог подобрать слов, чтобы выразить идеи, значения которых не понимал. Пришлось мне отказаться от своего намерения, и долгое время лама и я сидели друг перед другом в молчании.