Приеду к обеду. Мои истории с моей географией - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Рождественская cтр.№ 18

Подлетать к Барнаулу красиво. Летели ночью строго на восток, строго на оранжевый восход. И сверху смотришь на землю – и такая благодать, бархатные зеленые поля, длинные тени, мягко…

В первый же день, уже с земли, увидели боровые реликтовые леса, старые природные ленты кедровиков, видных даже из космоса. Их, как водится, уничтожали в свое время, сегодня восстанавливают всем миром: есть даже делянка одной семьи, как гордо сказали: Пугачева-Киркоров-Галкин, например, молодцы, здорово.

Природа тут особенная, с запахом. Травами в цвету пахнет, медоносами, грозами, быстрой свежей водой, коровами, жизнью. В сочетании с тем, что ты видишь вокруг, это восхитительно! И люди неторопливые и благородные, улыбчивые и добрые. Особенные.

Это и есть родина отца, золотой край! Чудесная земля, широкая, богатая природой и талантами, красивая и величавая! Посмотрела, сколько здесь известного народа народилось, вот, смотрите сами:

актриса Нина Усатова;

актер Валерий Золотухин – он в своем селе построил храм, около которого и был похоронен;

Михаил Евдокимов – народный артист, который потом стал местным народным губернатором. Разбился во время своего губернаторства на машине. Проехали мимо места, где Евдокимов погиб. Там до сих пор стоит старая береза, в которую он влетел. Как крест его. Кора содрана почти до середины, сердцевина закрыта цветами и его фотографией. Мимо проезжают машины и гудят в память о нем. Любят его здесь, люди приходят, сидят у березы, курят;

писатель и актер Василий Шукшин;

Михаил Калашников (из семьи, где было 17 детей);

режиссер Борис Эйфман;

режиссер Владимир Хотиненко;

актер Алексей Булдаков;

режиссер Иван Пырьев;

актриса Екатерина Савинова – все ее знают по роли Фроси Бурлаковой. А судьба ужасная – выпила парного молока, которое было заражено бруцеллезом, и начала сходить с ума. А в конце концов бросилась под поезд, как Анна Каренина; актер Александр Панкратов-Черный – приглашала я его лет десять назад сниматься ко мне в фотопроект, не пошел. Времени, говорит, нет, лекции у него. Лет пять назад тоже времени не хватило, на съемках был. Потом звать перестала. Ну его, думаю, насильно же не заставишь. Хотя обидно – отцов земляк все-таки. Знакома никогда не была, но нравился он мне чем-то: со стержнем мужик, редкого замеса, харизматичный, интересный, живой, с огнем в глазах, не Актер Актерыч. Ну и черт с тобой, думаю, больно надо, тем более что знающие люди говорили – не связывайся ты, он пьющий, взбалмошный, настроение точно испортит.

Но однажды познакомилась. Была в гостях, и он там, Александр Васильевич Панкратов-Черный.

– Ты, что ли, дочка Рождественского? – с порога.

Подошел, обнял:

– Я папку твоего знал и любил. Алтайские мы, а алтайские – они друг за дружку. Лучший он был, человечище!

И весь вечер читал мне стихи, и отцовские, и свои, спрашивая: «Ничего, а? Ну скажи!» А стихи у него действительно хорошие. Не знала я за ним такого таланта. Жаль, мало в жизни таких встреч бывает, встреч с Человеком.

Вот те жемчуга, что на поверхности, а сколько еще скрыто, о скольких мы только собираемся узнать! А уж про природу и говорить бесполезно, словами не опишешь, надо ехать смотреть самому.

Первым делом отправилась на малую родину отца, в село Косиха с речкой Лосиха, что не так далеко от Барнаула. С сильным трепетом ехала.

А там, в Косихе, раз в год большой праздник – Рождественские чтения в отцову честь. Фестивали, конкурсы поэтов и чтецов, концерты, вся область, весь край съезжается, чтобы погулять всласть.

Остановились сразу у отцовского музея. Хлеб-соль, радость, цветы, все как положено, по-человечески. В музее в витринах вещи, знакомые с детства, стоявшие у папы на письменном столе, столько раз тронутые его рукой, такие родные, из прошлого. А люди, которые занимаются музеем – особые, лучистые, бессеребряные, понимающие, что сохранить культуру – дело наиважнейшее и каждой стране необходимое, и начинают со своего села, всё большое же с малого идет. Этим людям не все равно, что останется в их крае после них, какая культура, какая история. На Алтае очень чтут своих, любят, помнят. Походила по музею и библиотеке имени отца, глаза намочила, когда увидела на стенде портрет отцовский и маму уже рядом, а между ними трогательное сердечко из диких гвоздичек, кто-то из местных принес и положил. Странно там ходить среди дорогих фотографий, родных вещей, папиных рукописей и маминых картин…

Потом повели на Яр Любви, высоченный обрыв весь в старинных березах, с которого открывается вид на заливные луга, вековой бор да речку Лосиху. Именно там, по Яру, наверное, мой дед катал бабушку на своем гнедом Орлике, зубы заговаривал да замуж уговаривал. Уговорил. Папа в Косихе и родился.

И теперь здесь вовсю народные гулянья, дым коромыслом, ремесленники, мастера, кулинары, песни всю дорогу, благодать! И вид этот невозможный, и запах духмяный, и жар от земли, и самогонка кедровая, и угощения, и песни вдалеке, и люди душевные, и самовар на шишках да чай на травах, так и не уходила бы с обрыва. Особое там состояние. Улыбчатое. Я девушка не восторженная, но тут постоянно удивлялась какой-то безудержной красоте и размаху. А может, и восторженная…

И еще радость одна случилась – из Барнаула и Бийска родственники приехали со стороны деда, того, настоящего, Петкевича, по линии дедова брата. Скромные, достойные, чертами похожие. Первый раз увидела, но кровь-то не обмануть, выпили, фотографии порассматривали, посидели, поговорили, помолчали. Было о чем помолчать-то, было…

Благодарю всех моих косихинских за любовь, память и уважение, поклон всем вам. Под конец женщина подошла сфотографироваться: «Хочу, чтоб вы знали, нас 20 учителей, специально приехали к вам сюда за 300 километров!»

А на выезде из Косихи почти настоящее голубое море – лен зацвел, как раз к отцову празднику…

#######

Были еще в Сростках у Василь Макарыча Шукшина. Место славное, раздольное, спокойное какое-то, доброе. Школа, в которой он учился, вся с иголочки, музеем стала. Там сохранили класс, где он сидел, оставили, все как есть. Много успел за свою короткую жизнь, выплеснулся весь. А меня больше всего убило письмо его матери, которая пережила сына на долгих четыре года. Ездить в Москву, где он похоронен, мать не могла по здоровью, писала ему ежедневно письма и посылала на могилу… Простая деревенская женщина сказала за всех матерей, потерявших дитятку… Почитайте. Поплачьте…

«Сыночка, дите мое милое, не могу я до тебя докликаться. Сердечушку моему в груди места мало, горло мое сжимает, хочу вслух крикнуть – голоса нет. Сокол ты мой ясный, знал бы ты как тяжело твоей любимой мамочке и тёмная ноченька меня не может успокоить. Говорят со мной – я их не слышу, идут люди – я их не вижу. Одна у меня думушка – нет моего дитя милого на свете.